Командор на удивление благосклонно воспринял находки Стеллера, поблагодарил и даже приказал Овцыну угостить адъюнкта чашкой горячего шоколада из своих личных запасов. Однако наутро, не дождавшись, пока заполнят все бочки питьевой водой, приказал сниматься с якоря и двигаться обратно.

Стеллер негодовал: ему так и не удалось встретиться вживую ни с одним из американцев! Он уже представлял, как, вернувшись, обжалует сей бессмысленный поступок капитан-командора в Адмиралтействе и в Академии наук, как весь научный мир заклеймит упрямого и нелюбознательного Беринга позором.

Они плыли мимо многочисленных островов, то приближаясь к берегу, то удаляясь в океан. На шестидневной стоянке возле одного из крохотных кусочков суши, где набирали пресную воду, Стеллер нашёл много трав, которые могли бы спасти команду от свирепствующей цинги. Он нарвал целую охапку щавеля, ложечной травы и гречавки, принёс на пакетбот. Стал убеждать господ офицеров выделить несколько матросов для заготовки лечебных растений. Ваксель и Эзельберг в очередной раз осмеяли его:

– Вы, Стеллер, скоро совсем диким шаманам уподобитесь! Где это видано, чтоб травой можно было цинготную болезнь одолеть!

Стеллер обиделся не на шутку и ушёл в кубрик. К командору Берингу он тогда обратиться не дерзнул, в чем позже неоднократно корил себя, когда матросы стали умирать один за другим…

А пока плаванье продолжалось. И в один из дней Стеллеру довелось-таки узреть американцев воочию.

У очередного острова к пакетботу подъехало семь байдарок, сделанных из кожи и костей морских животных. Сидящие в лодках меднолицые люди были одеты в хламиды из рыбьих кишок, в проколах ноздрей у них торчали тюленьи клычки и пучки трав. Они предлагали для мены костяные фигурки, меховые шапки и жестами приглашали моряков сойти на берег.

Решено было спустить шлюпку. В неё сели Ваксель, толмач и несколько матросов. Стеллер потребовал, чтобы взяли и его. Напросился и Фома Лепёхин, после их совместной поездки на берег проникшийся к адъюнкту трепетным почтением.

Следуя за юркими байдарками островитян, они подошли к берегу, но пристать не смогли. Мешала большая волна.

На берегу столпились жители в длиннополых одеждах и деревянных шляпах с узкими, выдающимися вперед козырьками. Они махали руками и палками с перьями. Вид у островитян был самый миролюбивый и гостеприимный.

Ваксель приказал толмачу, Лепёхину и солдату Ивану Окулову вброд добраться до берега и передать подарки – бусы, ткань, медный котел…

Как только посланные ступили на отмель, островитяне упали перед ними ниц. После вскочили, загалдели, стали рассматривать дары со всех сторон.

Один из островитян, что оставались в байдарках, осмелев, подплыл вплотную к шлюпке. Ваксель, из самых добрых намерений, протянул ему чарку водки и показал, что это нужно выпить. Островитянин доверчиво отхлебнул, выбросил чарку в воду и закричал дурным голосом. Восприняв его крик как знак агрессии гостей, островитяне тут же схватили посланников за руки, повлекли от берега.

Толмач покорно пошел за ними, а Лепёхин и Окулов уперлись.

– Наших-то в аманаты[95]взяли, ваше благородие! – с тревогой заметил матрос Булдырев.

Ваксель и сам видел, что дело плохо. Желая исправить ошибку, он протянул островитянину раскуренную трубку. Тот, уже с опаской, взял её, повертел в руках, понюхал и с недовольным видом возвратил Вакселю.

Он оттолкнулся от шлюпки, поплыл к берегу, что-то крича соплеменникам. Те загалдели ещё сильней, плотней окружили Лепёхина и Окулова.

– Вы, господин лейтенант, поступили глупо, предложив дикарю сии достижения нашей цивилизации, – не упустил своего шанса уколоть Вакселя Стеллер. – Представьте, что испытал бы самый умный европеец, если бы его, скажем, камчадалы угостили своими лакомствами: ухой из тухлой рыбы да с ивовой корой или супом из мухоморов, коий они готовят для камланий!

– Не учите меня, адъюнкт! – огрызнулся Ваксель и крикнул, адресуясь к тем, кто был послан на берег: – Немедленно возвращайтесь на борт!

– Держат, ваш бродь! Не пущают! – не сразу отозвался Лепёхин.

– Сейчас отпустят… – сузил глаза лейтенант.

– Что вы намерены предпринять? – почуял недоброе Стеллер.

– Матросы, ружья готовь! – приказал Ваксель.

Стеллер взмолился:

– Прошу вас, господин лейтенант, только не по американцам… Они же дети природы, дикари…

Ваксель посмотрел на него презрительно, но к совету прислушался.

– Залп выше голов! – скомандовал он.

Грохот выстрелов ошеломил дикарей. Они отпустили пленников и попадали на землю. Вся троица, воспользовавшись удобным моментом, кинулась в волны и вскоре уже сидела в шлюпке.

– Гребите к кораблю! – Ваксель всё ещё опасался, что островитяне начнут их преследовать.

– Ясырем[96]у нехристей всё равно не остался бы! – запоздало хорохорился Лепёхин, хотя его потрясывало и от пережитого страха, и от купания в море. – Убёг бы, вот вам крест, братцы!

– Благодари Бога, Лепёха, что дикари эти огненного боя вовек не видывали, а то бы оне тя нынче на ужин изжарили…

– Был Лепёхин, а стал Окороков! Ха-ха-ха! – беззлобно потешались матросы, налегая на весла и косо поглядывая в сторону берега.

Но погони не было.

2

Матросы вшестером, подбадривая друг друга, поднимали из трюма бочку с водой.

– Васька, слышь! Мы же такую прежде втроем запросто ворочали…

– Ослабли, Кольша… Откудова силам взяться? Почитай третью неделю на однех сухариках живем… Эх, чарочку казёнки бы!

– Скажешь тоже, казёнки… Щец бы горяченьких, да досыта!

– А ну, робяты, кончай базар! Навались!

– Ухнем! Еще чуток!

Они выволокли бочку наверх, прошли по палубе несколько шагов.

Налетевший шквал резко качнул пакетбот. Бочка выскользнула из рук. Ударилась о палубу. Лопнули железные обручи…

Глядя, как драгоценная влага через шпигаты[97]стекает в океан, Чириков вздохнул:

– Парадокс: воды не мерено кругом, а не напьешься…

Вспомнилось, как приезжал после свадьбы с молодой женой Наташей в подмосковное именье её родителей, как ходили с ней на Истру. Июльский день был таким жарким, что, казалось, не кузнечики, а трава звенит от зноя. Наташа скинула платье, распустила по плечам густые золотые волосы, на солнце отдающие медью. Осталась в тонкой полотняной сорочке. Попробовала узкой, красиво изогнутой ступней воду и медленно вошла в реку: