– По-твоему, письмо диктовал Бринкман? Так, что ли? – спросил Лейланд. – Эта версия, безусловно, открывает новые возможности.

– Нет, я имел в виду другое: не верится мне, чтоб самоубийца так хладнокровно писал свое прощальное письмо. Впрочем, это мелочь.

– А сейчас, – сказал Лейланд, – ты наверняка ждешь, чтобы я выложил эти несчастные сорок фунтов?

– Ба! – вскричал епископ. – Оказывается, у вас тут личный интерес, мистер Бридон?! Ну что ж, Компании вы сберегли куда более значительную сумму. Ведь, так или иначе, вам придется уведомить Бесподобную, что здесь было самоубийство и претензии на выплату страховки недействительны.

– Вовсе нет, ваше преосвященство. – Бридон не спеша выколотил трубку в камин. – Я хочу написать, что Компания должна выплатить страховку, так как Моттрам скончался в результате несчастного случая.

– Силы небесные! – воскликнул епископ. – Вы что же, собираетесь утаить правду? В таком случае ваши нравственные принципы не менее порочны, чем Моттрамовы.

– Нравственные принципы здесь роли не играют, – ответил Бридон. – Речь о фактах. Я напишу Компании, что Моттрам жертва несчастного случая, ибо это чистая правда.

Анджела тихо ахнула.

– Неужели? – Мистер Эймс даже руками всплеснул.

– Опять новый поворот! – простонал мистер Поултни.

– Совершенно верно. Я не профессиональный детектив и не умею, как они, сесть, проанализировать все от начала до конца и сделать выводы. Я самый обыкновенный человек и, как все люди, ошибаюсь и недоумеваю. Но проходит немного времени, и вот, когда я думаю совсем о другом, например о пасьянсе, события неожиданно предстают передо мной в новом свете. Ну, вроде как узор из кубиков: поначалу он кажется вогнутым, а стоит отвести глаза, и – щелк! В мозгу словно что-то переключается: посмотришь снова, а узор-то выпуклый! Отчего так происходит? Оттого, что достаточно увидеть по-другому один кубик, и меняется весь узор. Так и здесь: взгляни по-новому на какой-то один факт – и вся история предстанет в новом свете.

– Весьма признателен за блестящую лекцию, – сказал мистер Поултни, – но события минувшей недели для меня по-прежнему не вполне ясны.

– Майлз, не томи душу, – взмолилась Анджела. – Начни-ка с самого начала и не мудри.

– Пожалуйста. Вообще-то второй вариант гораздо интереснее, ну да ладно. Прежде всего несколько слов к портрету Моттрама. Какой он был? Я, конечно, могу только догадываться, однако попробую кое-что сказать. Он был очень богат, а вот наследника, близкого человека не имел. Практичный и прижимистый по натуре, он считал, что все только и знай охотятся за его деньгами. У богачей это не редкость – вспомните диккенсовского старика Чезлвита. Надеюсь, пока вы со мной согласны?

– Вполне, – кивнул епископ.

– С другой стороны, он обожал всякие секреты, тайны, сюрпризы, розыгрыши. А еще по-своему тщеславен, старался произвести впечатление на окружающих и разузнать, что именно о нем думают люди. Кроме того, он глубоко уважал католическую церковь, по крайней мере ее пулфордских представителей.

– Что правда, то правда, – сказал Эймс.

– Я полагаю, он в самом деле намеревался оставить некоторую сумму пулфордской епархии. Нет-нет, не перебивайте, тут все не так просто, как вам кажется. Он в самом деле намеревался обеспечить епархию и сказал об этом Бринкману. Бринкман же, как мы знаем, ярый антиклерикал, а потому резко воспротивился. Католики, мол, все одним миром мазаны, доброта и искренность – даже у таких, как ваше преосвященство, – только для отвода глаз. А на самом деле все католики и особенно, мол, католические священники вечно охотятся за деньгами и ради денег на что угодно пойдут, да-да, на что угодно! В итоге Моттрам решил сам разобраться, что и как. Для начала он явился к вам в гости и затеял спор о том, позволительно ли творить зло во имя благой цели. Хотел посмотреть, как в соборном доме отнесутся к этому тезису, но его теория поддержки не получила. Тогда он надумал сообща с Бринкманом устроить практическое испытание. Проверить по всем статьям искренность вашего преосвященства.

Он съездил в Лондон к юристам и составил дополнение к завещанию, отказав свою страховку епископу Пулфордскому. Боюсь, однако, Моттрам тогда даже и не подумал придать этому документу законную силу. Для него это была просто часть секретного плана, и только. Затем он наведался в Бесподобную и наплел нашим про визит к врачу, который якобы сказал, что жить ему, Моттраму, осталось не больше двух лет. На самом-то деле он был здоров как бык, а насчет болезни все выдумал, чтобы в решающий момент для его смерти нашлось разумное (хотя и не единственное) объяснение – самоубийство. Вернувшись домой, он стал готовиться к отъезду: дескать, пора отдохнуть, сменить обстановку. Собирался он в Чилторп, но это, заметьте, только для начала. И настойчиво приглашал ваше преосвященство приехать сюда и составить ему компанию, что было очень важно для его замысла.

– Потому он так и уговаривал меня, да? – спросил епископ.

– Разумеется. Он сделал все возможное, чтобы вы приехали в Чилторп следом за ним на другое утро. Приедете, а вам скажут, что он был на рыбалке и ждет вас у Долгой заводи. Таким образом он хотел заручиться гарантией, что именно вы первый обнаружите его исчезновение.

– Как вы сказали?

– Его исчезновение. Он собирался исчезнуть. И не только ради проверки, по-моему, а еще и для забавы – посмотреть хотел, что будет. Мечтал увидеть свое имя в газетах, стать героем дня. Прочесть о своей жизни. Вот почему он написал, точнее, продиктовал Бринкману письмо в «Пулфрорд игзэминер», обвиняющее его, Моттрама, чуть не во всех смертных грехах, а подписался, разумеется, псевдонимом. Лейланд подтвердит. Верно, Лейланд?

– Да, черт бы его побрал! Я только сегодня утром выяснил, что «Брут» на самом деле Бринкман. Но не догадался, чего ради они это затеяли.

– Потом он настрочил незаконченный ответ на брутовские обвинения, рассчитывая, что эту бумагу найдут после его исчезновения и тиснут жирным шрифтом в «Пулфорд игзэминер». Тут уж о нем заговорят, будут взахлеб читать его некрологи. Да и он сам не прочь был заглянуть в них. Но прежде надо было исчезнуть.

Место он выбрал – лучше не придумаешь: Чилторпский каньон. Брось шляпу на кромке обрыва, спрячься где-нибудь – и наутро тебя объявят жертвой трагической случайности. Моттрам все тщательно подготовил. Отдыхать он собирался инкогнито, в другом месте – наверно, в Ирландии, хотя, может, и на континенте. Думал скрыться вместе с Бринкманом на своей машине. Ведь еще перед отъездом из Пулфорда запасся провизией. В Чилторпе он первым делом закрасил номерной знак и спрятал некоторую сумму в подушках сидений – по-моему, без всякой необходимости, просто из любви к секретам.

План у Моттрама был вот какой. Рано утром во вторник он отправится в каньон. Бринкман же выедет на автомобиле из гаража будто бы в Пулфорд, а сам подхватит на дороге Моттрама – тот спрячется под сиденьем, изменит внешность или еще что-нибудь придумает – и на всех парах рванет к побережью. Между тем вы, ваше преосвященство, приедете в «Бремя зол» и услышите, что Моттрам ждет вас у Долгой заводи. На тропинке в каньоне вы (по-моему, он планировал именно так) найдете какие-нибудь следы: его шляпу, к примеру, или удочки – и наверняка решите, что бедняга сорвался с обрыва. Оглядевшись по сторонам, вы заметите на уступе вот это письмо, прочитаете его и поймете, что Моттрам покончил жизнь самоубийством.