Куда ему было бежать? К кому? Только туда, в привычный мир Институтских дворов. Но, оказавшись на площади с бассейном, Костя понял, что не хочет никого видеть. И он не пошел к бассейну. Он пошел туда, где вытекающий из бассейна ручей убегал в заросли. Там лежал плоский камень-гранит. Костя сел на него, уткнулся лбом в колени и заплакал.

Пока читал письмо, не плакал, в церкви не плакал, когда бежал сюда, не плакал. А сейчас сдерживаться не было смысла. Зачем?

Он дал волю слезам, и они щекочущими струйками потекли по ногам.

И была в этих слезах горечь с облегчением пополам. Хотя нет, горечи все же было больше…

Сперва он был один. Но скоро подошла Луиза. Потерлась о ногу гладким боком. Муркнула вопросительно. Костя погладил ее, не поднимая головы. Потом за спиной остановилась Белка (Костя сразу почуял, что это она).

— Что случилось, Костик? — тихо сказала Белка.

Он не стал отмахиваться, говорить «ничего не случилось, отстань». Протянул через плечо письмо. И понял, что она читает.

Белка прочитала, помолчала и спросила шепотом:

— Она умерла?

— Да, — всхлипнул Костик. — И теперь у меня совсем никого нет.

Оказалось, что сзади не только Белка. Оказалось, что еще Вашек и Сега. Вашек положил руку на Костино плечо (почти как отец Сергий), а Сега сел рядом и шепотом сказал:

— Ну почему уж совсем уж никого? Мы же все-таки есть…

С Лихо Тихонычем познакомились раньше, чем ожидали. И, как говорится, не от хорошей жизни…

Через три дня после посещения Круглого болотца Белка, Вашек, Сега, Костя, Драчун и Дашутка сидели на краю площади с памятником Пространственному Абсолюту, в траве. Разглядывали древнюю монету с портретом дядьки в греческом шлеме — Драчун ее нашел накануне вечером в бассейне. И вдруг Сега сказал брату:

— Что-то голова кружится…

Он сказал это шепотом, но услышали все. И у всех сразу — нервы втугую… После того случая, когда Белка познакомилась с братьями Горватовыми, у Сеги было два приступа — оба несильные и, к счастью, дома. (Один раз — когда он узнал из Аленкиного письма, что она не вернется к сентябрю, а останется в Таганроге на год.) А на Институтских дворах ничего подобного не случалось. Казалось, что здесь и не может случиться. И вот — нежданно-негаданно.

— Ну-ка, ложись, — быстро сказал Вашек. — Расслабься. Дыши спокойно, не бойся… — И выхватил мобильник.

Но Сега не лег. Он сидел, раскинув худые, с синяками и прилипшими травинками ноги, упирался сзади ладонями и смотрел прямо перед собой. Будто слушал что-то далекое. Поморщился болезненно, сказал Вашеку:

— Не звони. Это… не то… Я просто чувствую… Где-то случилось плохое…

— Что? — быстро спросил Вашек.

— Где? — перепуганно спросила Белка.

— Не знаю… — бормотнул Сега. — Или нет… кажется, знаю… На Круглом болотце…

— Что?! — вскинулся Драчун.

— Не знаю… — опять пробормотал Сега. — По-моему, кому-то больно. Он плачет…

Сеге поверили сразу. Знали, какие у него чуткие нервы-струнки. Тут же решено было, что Вашек проводит Сегу домой (пускай тот полежит на всякий случай), а остальные рванут к болотцу. Но Сега решительно встал и заявил, что с ним все в порядке. Он пойдет вместе со всеми. «А иначе я помру от того, что ничего не знаю…»

— Ох, а Тюпы-то нет! — спохватилась Белка. — Дверь-то как откроем?

— Может, она осталась открыта? — с испугом и надеждой сказал Драчун. — А то мы до болотца не доберемся и к вечеру…

К счастью, дверь и правда оказалась не заперта. Потянули — отошла… Знакомый путь показался теперь коротким, потому что шли быстрым шагом. Вот и светящееся зеленью окно… Вот и песчаный пятачок.

На песке суетливо прыгали и галдели десятка два лягушат в коронках. Драчун быстро присел на корточки. Как он разобрал их бестолковое кваканье и чириканье, непонятно, однако почти сразу сказал:

— Федя лапку повредил. То ли сломал, то ли вывихнул… Федя лежал у самой воды на листе кувшинки. Кверху брюшком. Брюшко было не лиловое, как спинка, а серовато-голубое. Оно часто вздрагивало. Одна задняя лапка нелепо торчала в сторону. Выпуклые глазки были прикрыты, из-под пленчатых век выкатывались крохотные слезинки. Лягушата столпились вокруг и загалдели снова.

— Бедняжка, — сказала Белка. Она сразу поняла, что надо делать. Отыскала в клетчатых складках юбки платок, сложила вчетверо, устроила на нем Федю вместе с листком. — У мамы есть знакомая ветеринарша, сейчас позвоним, спросим адрес… Только не знаю, лечат ли ветеринары лягушат…

— Не надо к ветеринару! — заговорил Драчун. — К дяде Лиху его надо. Он вылечит, он колдун. Я к нему своего скворца носил, когда тот второй раз крыло помял…

— Ох, а далеко-то как… — тихонько сказала Дашутка. — Он, бедный, мучается…

Драчун нервно объяснил:

— Если отсюда напрямик, то не очень далеко. В трех кварталах автобусное кольцо, оттуда можно прямо до Верхней плотины… Только у меня денег нет на автобус…

— У меня есть, хватит на билеты, — торопливо сказал Костя.

Пока выбирались к ближней улице, изрезали в осоке ноги, ободрали в колючках локти. Зато на остановке повезло: автобус поджидал пассажиров. А их, кстати, оказалось мало, сидячих мест хватило всем. Драчун и Белка сели рядом. Драчун держал платок с Федей перед собой, на ладонях. Тот по-прежнему вздрагивал и беззвучно плакал. Драчун, сгибаясь, осторожно дул на него: думал, что прохладное дыхание облегчит малышу горячую боль. Белка, не зная, что делать, поправляла уголок платка. Остальные смотрели на Федю из-за спинки сиденья и сбоку. У Кости почему-то заболел на руке старый ожог.

«Пусть лучше у меня, чем у него…»

Ехали минут двадцать. Потом, от остановки у плотины, торопливо вышли на улицу с деревянными домами и горбатой булыжной мостовой. Криво торчали столбы с оборванными проводами. В конце улицы виднелись трехэтажные кирпичные корпуса — не стройные и красивые, как на Институтских дворах, а похожие на заброшенные казармы. Темнели пустые проемы квадратных окон. Стало зябко и пасмурно, полетела вдоль дороги колючая пыль…

Когда подходили к корпусам, сзади шумно зашелестело, будто на тротуар приземлилась воробьиная стайка. И раздался тонкий сердитый голос:

— Вас нельзя ни на минуту оставить одних!

— Птаха! — обрадовались все.

Он был растрепанный, недовольный, с торчащими колючими локтями, в своей неизменной шапке, из-под которой посверкивали круглые птичьи глаза.

— Есть же короткий путь, по хорде! А вас понесло!.. Уморите Федю!

— Мы не знали короткий! — заоправдывался Драчун. — А Тюпы не было…

— Я и говорю: нельзя оставить… Ну-ка, дай Федю! — Птаха сдернул шапку, протянул Драчуну. Тот послушно уложил туда лягушонка вместе с платком.