Он надеялся остаться живым и дальше, хотя ясно было, что это не так-то просто. Дневной свет принес с собой облегчение. Где-то ночью, в бреду, он сообразил-таки, кто такой неприятель и почему Служба называет его Палатой.

Палата Ужасов, разумеется.

Молодость брала свое. Эдвард быстро выздоравливал. Только вчера еще он метался в безумном бреду, а сегодня уже сидел, пытаясь побриться нетвердой рукой. В этот же день Эдвард снова принялся за изучение языка. На следующий осилил короткие прогулки.

Порит припрятал большую часть провианта. Элиэль кричала и угрожала до тех пор, пока он не достал его. Ей нужна была еда для Д’варда – пусть набирается сил.

Ликуя, девочка показала ему строки «Филобийского Завета», где упоминалась она и где значилось его имя. В нескольких местах он именовался титулом, который Элиэль даже не пыталась перевести, но который, должно быть, означал «Освободитель» – Крейтон говорил ему об этом. Один раз Эдвард упоминался как сын человека по имени… Не самая удачная попытка приспособить к местному языку имя, несомненно уникальное в Соседстве. Впрочем, и этого оказалось достаточно, чтобы принести смерть родителям.

Эдвард знал, что Элиэль таит от него какие-то секреты. Когда хотела, она неплохо понимала его пиджин, дополняемый жестами. Как только он задавал неуместные, на ее взгляд, вопросы, на которые она предпочитала не отвечать, его речь почему-то сразу же становилась совершенно непонятной для нее и оставалась такой до тех пор, пока она не меняла тему.

Девочке не терпелось уйти отсюда. Эдвард предложил ей идти вперед, но она отказалась, за что он был ей очень благодарен. Он был обязан ей жизнью, но решиться на переход протяженностью в несколько дней, не восстановив силы, означало угрозу нового кризиса. Он попытался растолковать это ей.

Элиэль смогла объяснить причину спешки – у нее где-то были друзья, которые могли скоро уехать. Эдвард пообещал: он задержится здесь еще на день, стараясь гулять побольше для восстановления сил. Послезавтра они отправятся в путь.

На следующее утро Элиэль прошлась с Эдвардом на восток вдоль обрыва. Тяжело опираясь на посох сестры Ан, он мужественно дотащился до начала возделанных полей. Прежде чем отправиться в обратный путь, пришлось сделать передышку. Они одолели не больше двух миль, но Эдвард совершенно вымотался. Поэтому всю вторую половину дня он проспал.

Элиэль лежала на траве, отгоняла мух и гадала, как выступила Утиам в «Полемике Иронфейба». А остальные в своих сольных номерах? Интересно, как там сыграл Гим на своей арфе? Получил ли он золотую розу за красоту? То-то он смутится!

Еще она полистала «Филобийский Завет». Все это было совершенно непонятно. Элиэль нашла четыре упоминания о ней, о которых говорил Говер Посланник. С этим было проще, он пометил их в книге. Последовательность вряд ли много значила.

Стих 368. Важный стих, именно в нем говорилось о мытье и одевании. В стихе 401 Элиэль отводила «его» к отшельнику на исцеление. «Он» означало, несомненно, Д’варда.

Стих 475: «До начала Празднеств придет Элиэль в Суссленд с дочерью Ирепит. Миньон Зэца выследит Освободителя, но призовут его к покаянию». Ладно, это они уже сделали. Какой смысл в пророчестве после того, как ты его исполнила?

Единственное пророчество, касавшееся Элиэль, которого она до сих пор не исполнила, находилось в самом конце книги. Всего в книге было 1102 стиха, а она упоминалась в стихе под номером 1098: «Страшен суд Освободителя, низко падут недостойные от слов его. Кроток он и не скор на гнев. Приношения отвергнет он, от почестей откажется. И станет Элиэль первым искушением, а принц – вторым, но пробудят его мертвые».

Какой еще принц? Каким таким искушением? Большинство пророчеств было вроде этих – все они говорили о чем-то, только неясно, о чем. Вроде стиха 114: «И замыслят люди недоброе под священной горой. И свершат служители одного работу многих. И пошлют они к Д’варду, уста их сулят сладость. Слаще роз голоса их, слаще нектара, что манит алмаз-муху. Словом друга завлечен он на погибель, песней друга брошен в легионы смерти».

В книге отдельно говорилось о Д’варде и отдельно – об Освободителе, и ни разу не говорилось о том, что это один человек. Как не говорилось и о том, кого и от чего он должен освободить. Возможно, и Элиэль тоже упоминается там под другими именами.

Суссиане очень любят освободителей. Так, в этом году они ставили «Трагедию Трастоса» про Далтоса-Освободителя, героя древности, который предал смерти Трастоса Тирана, своего отца, и принес в Суссленд демократию. Это была замечательная трагедия, в ней участвовало много богов и богинь. Она понравится в Суссе. На Празднествах она запросто получит розу за лучшую пьесу… Вот только… Дольм Актер исполнял главные роли и в трагедии, и в комедии! Дольм Актер убит мечом сестры Ан. Ладно, Дольма мог бы заменить К’линпор, но тогда К’линпора придется заменять Гольфреном, а из Гольфрена актер, как из пня.

Сегодня шеядень, значит. Празднества закончатся завтра. Элиэль не хотелось думать об этом. Обычно труппа оставалась в Суссе и после Празднеств. Труппе-победительнице позволялось бесплатно играть в храмовом амфитеатре, и многие горожане приходили посмотреть выигравший спектакль. Часто эти представления приносили им больше денег, чем все остальные за год. Но без Дольма им не поставить ни «Варилианца», ни «Трастоса», только комедии масок. А если они не завоюют розу, им не разрешат играть в амфитеатре.

Иными словами, труппа Тронга скорее всего уедет на следующий же день, пяткадень, и вряд ли Д’вард попадет в Сусс до этого срока. А стоит труппе пересечь Монпасский перевал, и она может оказаться где угодно в Джоалленде.

Элиэль может вообще не дойти с ним до Сусса, ведь у нее нет денег заплатить пошлину при входе на мост в Нотби.

Вот! Она перевернула страницу «Завета» – вот еще раз встретилось имя Д’варда.

«И станет Д’вард Тионом. Вдохновит он короля, завоюет души людей. И станет Д’вард отвагой».

Во имя Тиона, что это все значит? Она не нашла ни намека на то, что это имеет отношение к Освободителю. Что за невнятица! Ладно, по крайней мере это доказывает, что она правильно поступит, если отведет Д’варда в храм Тиона.

Они собирались выйти на заре следующего дня, чтобы до жары уйти подальше. Эдвард представления не имел, какие опасности поджидают его в мире: работорговцы, банды журналистов или рыцари в латах, вызывающие случайных прохожих на поединок? Придется во всем положиться на Элиэль – пусть ведет его в безопасное место или куда там она собирается его вести. Совершенно очевидно, что у нее имелись какие-то планы, и они требовали серьезной подготовки и долгих споров со старым Поритом.

Какими бы ни были эти планы, ему придется следовать им. Не может же он провести остаток дней в палатке среди джунглей, тем более когда идет война, в которой должен сражаться и он.

Судя по одежде, позаимствованной в багаже покойного Говера, обыкновенное одеяние в Суссленде состояло из серой рубахи с яркой вышивкой на груди или плечевых лямках. Элиэль добавила к такой рубахе свою импровизацию. На груди она нашила похожий на солнце кусочек белой ткани, вырезанный из мешка для муки. Чуть ниже, по сторонам вышила зеленый молот и красный перечеркнутый круг, а еще пониже, но ближе друг к другу – желтый треугольник и синюю звезду. Цвета были очень важны – не найдя ничего зеленого для молота, она не пожалела куска драгоценной палатки. Это охранительное творчество предназначалось Эдварду. Он решил, что любое произведение, настолько лишенное смысла, должно быть очень святым.