– Ты никогда и не пытался, – тихо сказала она. – Я так любила тебя, когда мы были детьми. Бун мне был безразличен. Именно тебя я любила больше всех. Но ты никогда не уделял мне внимания. Ты был слишком занят ненавистью к папе и Буну за то, что, как ты считал, они делали против тебя. А позже, когда мы были подростками, ты был слишком занят размышлениями о своих делах.

– Я всегда уделял тебе внимание! – запротестовал Рикс, но, уже говоря это, понимал, что лжет. Когда он по-настоящему прислушивался к сестре? Даже когда они вместе выехали на прогулку, он манипулировал ею, чтобы поехать на кладбище. Он всегда использовал ее как пешку в своей борьбе против Буна и Уолена, использовал ее, чтобы шпионить за Маргарет, и все не считаясь с ее чувствами.

– Когда мы были детьми, ты был счастлив. У тебя по крайней мере были Эдвин и Кэсс. Мама покупала мне платья и куклы и отправляла играть в мою комнату. Папа иногда сажал меня на колени и проверял мои зубы и ногти. Ну ладно… это было очень давно, не так ли?

– Возможно, я не был лучшим братом на свете, – сказал Рикс, – но это, черт возьми, никак не относится к твоему подпольному героину!

Она пожала плечами.

– Наркотики пришли, когда у меня было агентство. Я начала с транквилизаторов, так как не хотела, чтобы приступ застал меня врасплох. Затем, ради забавы, я пробовала ЛСД, пи-си-пи, коку, все что было под рукой. Героином пользоваться я стала по другой причине.

– По какой? – настаивал Рикс.

– Тогда… я хотела увидеть, что наркотики могут со мной сделать. – Она провела пальцами по гладким щекам. – Что ты видишь, глядя на меня, Рикс?

– Прекрасную женщину, за которую я сейчас очень беспокоюсь и боюсь.

Она сделала шаг к нему.

– Я видела других прекрасных женщин, которые пристрастились к наркотикам. За пару лет они становятся полными развалинами. Посмотри на меня, хорошенько посмотри. – Она провела пальцем под глазами. – Ты видишь хоть какие-то морщинки, Рикс? Какие-нибудь следы дряблости? Видишь ли ты что-нибудь, что может тебе сказать, что мне тридцать один, а не двадцать один или даже меньше?

– Нет. Потому мне и непонятен этот героин. Для того, кто так тщательно о себе заботится…

– Ты меня не слушаешь! – зло сказала она. – Я не забочусь о себе, Рикс! И никогда не заботилась! Я просто не старею!

– Тогда благодари Господа Бога за хорошие гены! Не пытайся себя убивать!

Она вздохнула и покачала головой.

– Ты по-прежнему не слушаешь! Я говорю тебе, что героин, должно быть, оказывает на меня воздействие. Почему бы и нет? Почему мое лицо совсем не меняется, Рикс?

– Знаешь, сколько женщин готовы пойти на все, лишь бы выглядеть так, как ты? Опомнись! Если ты думаешь, что я отдам тебе обратно эту дрянь, чтобы ты продолжала эти дурацкие эксперименты над собой, то ты сошла с ума!

– Я достану еще. Все, что мне надо сделать, это поехать в Эшвилл.

– Ты совершаешь медленное самоубийство, – мрачно сказал Рикс. – Я не собираюсь стоять в стороне и наблюдать за этим.

– О, нет? – Она подняла брови и издевательски улыбнулась. – Мое самоубийство соответствовало бы твоим планам, не так ли? Ты хочешь прибрать к рукам поместье и дело. Я видела твое лицо, когда ты держал трость. Зачем еще тебе было приезжать домой? Не ради папы, не ради мамы и, конечно же, не ради нас с Буном. Ты притворяешься равнодушным. Может быть, все эти годы ты притворялся, что повернулся к семейному делу спиной, чтобы понять, как настроены Бун и я. Я вижу тебя насквозь, Рикс. Вижу очень и очень ясно.

– Ты не права. – Рикс был уязвлен обвинениями Кэт, но он видел, что она составила свое мнение о нем, и он ничего не может с этим поделать.

– Да? – Она шагнула вперед и была теперь от него примерно в футе. – Тогда посмотри на меня и скажи, что ты можешь отступиться от десяти миллиардов.

Рикс начал было говорить, что он мог бы, но в его сознании промелькнули образы власти, которую он почувствовал, когда держал трость. Десять миллиардов долларов, подумал он, и почувствовал что-то глубоко внутри себя, что-то, что было спрятано и гноилось, корчась от желания, вдали от света его убеждений. Десять миллиардов долларов. Но ему нечего делать с такой астрономической суммой. Черт побери, да он мог бы купить себе издательство! Кэт права, осознал он с болезненной ясностью. Если бы «Эшер армаментс» не делала бомбы, ракеты и ружья, их делал бы кто-нибудь еще. Войны и оружие будут всегда. Дни, когда он ходил на марши мира, внезапно показались нелепыми. Неужели он когда-то верил, что голоса нескольких диссидентов могли что-то изменить? Радикальные герои той эры были теперь финансовыми воротилами с Уолл-стрит, жадными купцами, и составляли политический истэблишмент. В действительности ничего не изменилось. Система выиграла, доказав, что она непобедима.

Он приехал в Эшерленд, спрашивал он себя, чтобы получить свою долю наследства? Выжидал ли он все эти годы, пряча свою истинную сущность, чтобы отхватить кусок власти Эшеров?

В его воображении медленно закачался скелет.

Как маятник, подумал он, и отогнал этот образ.

– Это кровавые деньги, – сказал он и услышал в своем голосе слабость.

– До последнего цента.

Кэт безмолвствовала. Небо за ее спиной было в движении. По нему ползли, выдвигаясь из-за горы, серые и багряно-красные грозовые облака. На мгновение сквозь них пробились солнечные лучи, затем облака вновь сомкнулись. Мрачный рассвет становился все мрачнее.

– Когда папа отпишет все мне, – тихо сказала Кэт, – я намерена дать тебе и Буну содержание – миллион долларов в год. Мама получит пять миллионов в год. Она, если захочет, сможет остаться в Эшерленде. Так же как и Бун. Я планирую жить в Нью-Йорке. Я хотела сказать тебе, что я намерена делать, потому что я никого не притесняю. На миллион в год ты сможешь с комфортом писать.

– Да, – ответил он бесцветным голосом. – Полагаю, да.

– Принеси это мне, Рикс. Мне это нужно.

Почему бы и нет, подумал он. Почему бы не приготовить для нее раствор и не всадить иглу ей в вену? Если она хочет себя убить, почему бы ей не помочь? Но он покачал головой.

– Нет. Извини, но я этого не сделаю.

– Я не знаю, что ты пытаешься доказать, но тебе это не удается.

– Я тоже не знаю, – сказал он и вышел из комнаты, так как ее измученный отчаянный взгляд сводил его с ума.

Оказавшись у себя в спальне, он велел Паддинг уйти. Она заныла, что хочет остаться, а когда он захлопнул дверь перед ее носом, обругала его. Он вытащил металлическую коробку с героином из-под кровати и спустил героин в унитаз.

При свете свечей в ванной он взглянул на себя в зеркало. С того времени, как он вернулся в Эшерленд, морщины вокруг рта и в уголках глаз совершенно исчезли. Глаза стали чище, чем были много лет назад. Щеки порозовели. Его преждевременное старение за последние несколько дней, казалось, дало обратный ход. Даже волосы излучали жизненную энергию.