— Я был бы счастлив увидеть в числе зрителей и вас, мэм, — прозвучал вкрадчивый голос. Артист продолжал стоять в почтительной позе, со шляпой в руках, но черные тяжелые глаза смотрели на нее дерзко и уверенно. Похоже, он не сомневался, что она охотно примет его предложение.

— Вы ошиблись, сэр, — сказала она ледяным тоном. — Я приехала сюда не для того, чтобы заводить случайные знакомства. Тем более с такими, как вы. Возьмите.

Однако он не брал протянутую обратно визитную карточку, опешив от неожиданности. Надин уронила карточку ему под ноги и не оглядываясь пошла по направлению к президентскому дворцу.

— Вы слишком горды, мэм, — настиг ее сдавленный яростью голос. — Клянусь, вы еще услышите о Джоне Бутсе!..

По тротуару, усыпанному хрустящим под ногами гравием, вошла в парк, разбитый вокруг дворца. Бронзовая, с плесневелой зеленцой, статуя какого-то президента темнела перед белой колоннадой портика. Из-за подстриженного декоративного кустарника выглянула голова в форменном кепи, поглядела вслед прошедшей посетительнице и опять спряталась. Надин не заметила притаившейся охраны.

У подъезда Белого дома, положив локоть на дуло ружья, стоял часовой из полка пенсильванских волонтеров. Он пропустил посетительницу к дежурному офицеру, который выдал ей разрешение на вход.

Множество посетителей наполняло приемные и залы президентского дворца. Озираясь по сторонам, любопытствуя и робея, бесшумно скользила Надин по красным бархатным коврам, устилавшим пол. Величественные залы с колоннами, белые с золотом стены, на огромных, до самого пола, окнах кружевные шторы и малиновые гардины, вдоль стен расставлена мягкая мебель красного дерева. С высоких лепных потолков свисают газовые люстры матового стекла, напоминающие огромные заледенелые цветы... После походных лазаретов и бивуаков — такая тяжелая, такая подавляющая роскошь!

Две дамы — одна приземистая толстуха, другая высокая и худощавая — плыли перед Надин по коврам, шурша юбками.

— Какое богатство! У нас в Буффало ничего подобного не увидишь! — громко восхищалась толстуха, обмахиваясь пестрым веером и распространяя вокруг себя приторный запах пачулей. Она была в шелковом платье цвета шампань, с воланами, на оголенных по локоть толстых красных руках тусклые браслеты дутого золота. При каждом движении головы колыхались большие серьги. «Как безвкусно вырядилась!» — подумала Надин.

Приемная самого президента была полна народу. Посетители сидели, стояли, прохаживались из угла в угол, поглядывая на заветные, сейчас закрытые, белые двустворчатые двери с бронзовой ручкой. Прием должен был начаться в двенадцать. Временами через комнату с озабоченно-деловитым видом пробегал какой-нибудь вылощенный и напомаженный секретарь.

Усевшись в уголке на освободившееся случайно кресло, Надин приглядывалась и прислушивалась ко всему окружающему. Разный собрался в президентской приемной народ. Миловидная провинциалочка в дешевом голубом платье, прикрывшая плечи белой косынкой, слушала, что говорил плотный, седовласый, видимо сопровождавший ее, фермер в сапогах с желтыми отворотами и в мешковатом сюртуке.

— Будьте осторожны, Лиззи, предупреждаю вас, и самое главное — сдержанны, — наклонясь к ней, тихо, заговорщицки, гудел он хрипловатым баском. — Я знаю ваш пылкий характер, дитя мое. Вы должны сдерживать свои чувства, понимаете меня?

Девушка молча кивала белокурой головкой. Да, да, она будет сдерживать свои чувства... Положив ладони на костяной набалдашник палки и понурив широкую стеариновую лысину, окаймленную сзади длинными белыми косицами, сидел и вздыхал время от времени маленький сухой старичок в опрятном коричневом сюртучке. Глубокая скорбь лежала на гладко выбритом морщинистом личике. Зато щекастый, толстенький, крикливо одетый джентльмен чувствовал себя здесь вполне непринужденно. Он прогуливался туда и назад, заложив руки за спину, выставив необыкновенно пестрый, туго натянутый, шелковый жилет, подрагивая жирными ляжками, и бойко на всех поглядывал, а минутами даже пробовал насвистывать, правда не слишком громко, какой-то веселенький мотивчик.

— Мой дед дрался под Лексингтоном, — говорила своей спутнице толстуха в серьгах, и ее нарочито громкий голос выделялся среди стоящего в приемной общего почтительного молчания — все невольно прислушивались. — Мой дед дрался под Лексингтоном, мой отец воевал под Новым Орлеаном, а мой муж убит под Монтереем. Нашу фамилию знает весь штат. Мой сын должен быть полковником. Это его законное право, а не чья-либо милость.

Внезапно, нарушив торжественно-томительную тишину, послышался звонкий веселый голосок: «Эй, берегись!», резко щелкнул бич, и через приемную, из двери в дверь, с грохотом проехал большеголовый, румяный, чистенько одетый мальчуган. Опрокинутую табуретку, на которой, смеясь и размахивая длинным кнутом, он восседал, везли, мелко топоча копытцами, две белые, запряженные цугом козочки.

— Боже мой, что это такое? — воскликнула толстая леди из Буффало, совершенно шокированная.

— Это Тед, младший сынишка президента, — пояснил джентльмен в пестром жилете, довольный тем, что может блеснуть перед всеми своей осведомленностью. — Бойкий мальчишка. Эйби в нем души не чает.

— Но все-таки... Во дворце президента!.. — негодующе затрясла серьгами леди из Буффало.

Пестрый жилет засмеялся.

— О, старик Эйби малый простой! Помяните мое слово, мэм, он еще вам анекдот расскажет.

Из кабинета президента, с видом уверенным и независимым, вышел коренастый мулат в узком синем сюртуке и в просторных желтых панталонах. На широком коричневом лице выделялся большой, тонкогубый, решительно сжатый рот. Боковой пробор разделял пышно взбитые, жесткие, седеющие волосы. Мулат окинул всех живым, умным взглядом, пересек приемную, поскрипывая начищенными ботинками без каблуков, и скрылся в дверях.

— Что же, значит, цветные свободно проходят к президенту? — спросил седовласый фермер, ни к кому не обращаясь.

— Это Фредерик Дуглас, вице-президент Общества борьбы с рабством, — вновь блеснул своей осведомленностью пестрый жилет. — Да, сэр, я бы не прочь иметь такую голову, как у этого цветного.

СТАРИНА ЭЙБИ

Ровно в двенадцать один из секретарей гостеприимно распахнул белые двустворчатые двери. Толпа повалила в узкий, просто обставленный президентский кабинет, дымящийся веселым желтым солнцем, — в дверях произошла легкая давка, — и стеснилась перед полированным дубовым барьером.

Большой, белого мрамора камин с высокой медной решеткой. Во всю стену карта, точно красно-синей сыпью покрытая цветными булавками, отмечавшими места, где бушует война. Высокие раскрытые окна с зелеными бархатными гардинами, откуда открывается вид на монумент Джорджу Вашингтону, на сверкающую за ним серебряными искрами, сизую рябь широкого Потомака и на склоны зеленых заречных холмов с белеющими рядами солдатских палаток. Всего в шести милях отсюда пролегла расколовшая страну