— Но я это точно знаю. Когда я прошу ее помочь мне с уроками, как когда-то в бункере, она расстроенно качает головой и уходит. Я даже заметил слезы в ее глазах. Она так разочаровалась во мне, что даже плачет, — он стыдливо опустил голову.

— О, Бретт, нет, — Джасинда опустилась перед ним на колени и обняла его, с удивлением обнаружив, насколько худеньким он был. — Дело совсем не в этом.

— А в чем? — он поднял на нее глаза, умоляющие ее ответить.

— Твоя мама не помогает тебе, Бретт, лишь потому, что не может.

— Что? — взгляд мальчика стал растерянным.

— Она, как и ты, не знает ответов на эти вопросы, Бретт, — объяснила Джасинда.

— Мама знает все, — сердито возразил он.

— На Земле, возможно, так и было. Но здесь, на Кариниане, ей приходится учить все заново, Бретт. Она уходит, потому что ей не нравится подводить тебя. И она боится, что ты сочтешь ее глупой.

— Не может быть.

— Это правда. Ты можешь сам спросить у нее. Уверена, она ответит то же самое.

— Я бы никогда не стал думать, что мама глупая.

— Как и она никогда не посчитает тебя таковым, — Джасинда обняла его. — Могу я посмотреть, что ты нарисовал? — она указывала на лист бумаги, до сих пор лежавший на земле перевернутым.

— Нарисовал?

— Твой рисунок. Тот, что ты показывал своему дедушке.

— О-о-о, — Бретт бросил на него растерянный взгляд. — Это всего лишь дурацкий рисунок. Мне не следует этим заниматься. Я должен все внимание уделять учебной программе, иначе никогда не поступлю в Академию.

— Так говорит твой учитель? — Джасинда почувствовала, как в ее груди разгорается гнев на этого бездушного человека. — Что ты должен поступить в Академию?

— Ну да. Все мужчины Зафар проходят там обучение. А мой папа и дедушка Джейкоб на Земле служили в армии. Поэтому и я должен.

— О, Бретт, — сердце Джасинды разрывалось от жалости к мальчику. — Никто не обязан учиться в Академии. Это личный выбор.

— Папа расстроится, если я этого не сделаю, — прошептал он.

— Он тебе сам это сказал? — спросила Джасинда.

— Ну, нет. Но…

— Послушай меня, Бретт, — Джасинда добавила своему голосу самые нежные материнские нотки. — Никогда не слушай тех, кто пытается утверждать, что знает, о чем думает твой отец. Если у тебя есть вопрос, лучше спроси его сам. Возможно, ответ тебе не понравится, зато ты точно будешь знать, как обстоят дела на самом деле.

— Хорошо.

— Так можно мне посмотреть твой рисунок? — она указала на лист, который он по-прежнему держал в руке.

— Боюсь, он вам не понравится.

— Ну, поскольку лучший мой рисунок — это абстрактный чертеж из кружочков и палочек, то я не смею критиковать других.

— Рисунок из палочек? — непонимающе нахмурился Бретт.

— Да. Ну, ты знаешь, — ткнув пальцем в землю, Джасинда нарисовала овал вместо тела с кружочком наверху, снизу пририсовала две черточки вместо ног, а затем по одной черточке с каждой стороны от овала, изображавшие руки. — Видишь?

Бретт хихикнул.

— Это ни на кого не похоже.

— Верно. Но это лучшее, на что я способна. Так можно мне посмотреть?

— Хорошо, — тихо сказал он и очень медленно протянул ей свой рисунок.

Ободряюще ему улыбнувшись, Джасинда приняла решение, что независимо от качества изображения скажет, что ей нравится. Но когда взглянула на него, то потеряла дар речи. Она ожидала увидеть примитивный рисунок, возможно, чуть лучше своего, но то, что предстало ее взору, было потрясающим.

Всего лишь несколькими простыми штрихами Бретт сумел так изобразить ее профиль, что любой знакомый мгновенно узнал бы ее. Все пропорции были соблюдены идеально. А портретное сходство было наиточнейшим, вплоть до мельчайших морщинок вокруг глаз и рта. Хотя их-то он лучше бы вовсе упустил.

— Это просто потрясающе, Бретт.

— Правда? — в его глазах зажглась надежда. — Тебе, правда, нравится?

— О да. Твои мама с папой знают, что ты умеешь так рисовать?

Бретт растерянно пожал плечами.

— Я часто занимался этим в бункере. Пыль постоянно проникала внутрь, поэтому я использовал все, что было под рукой, и рисовал. Чаще что-нибудь из наших книг, но иногда маму или папу. Какое-то время рисунки сохранялись, но вскоре попавшая внутрь пыль покрывала их, и тогда я рисовал следующие. Кажется, они делали маму счастливой.

— Я уверена, что так оно и было, — Джасинда перевела взгляд на его сумку. — У тебя есть еще что-нибудь?

— Хочешь посмотреть и другие рисунки?

— Только если ты готов их показать. Это только твое решение.

Бретт не спеша полез в сумку и, вытащив из нее толстый альбом, с благоговением провел рукой по обложке.

— Мне его подарила Тори, когда узнала, что я люблю рисовать. Она сказала, что мне не нужно переживать, если он закончится. Я могу рисовать все что угодно. У меня не будет проблем с бумагой. А еще она дала мне карандаши. Ты знаешь, что они бывают разного цвета?

Джасинда с трудом сдержала слезы, которые норовили пролиться из глаз при осознании, что мальчика восхищает сам факт, что карандаши могут быть разноцветными.

— Знаю. А ты часто ими пользуешься?

— Нет, не часто. Я не хочу, чтобы они быстро закончились, поэтому стараюсь использовать только по необходимости.

— Бретт.

— Да?

— На Кариниане цветных карандашей так же много, как и бумаги. Ты всегда можешь получить еще.

— Правда?

— Честное слово. Ты можешь раскрашивать все, что захочешь.

— Ладно, — Бретт открыл альбом и начал показывать свои работы.

Там было много пейзажей, правда, черно-белых. Но большую часть альбома занимали рисунки, фиксирующие разные моменты из жизни на Кариниане. Портрет Кассандры и Уильяма, склонивших головы, словно они что-то обсуждали. Державшиеся за руки родители. Недавно обретенные кузены за занятиями, которые, как она знала, были для них под запретом. Еще там были изображения стражников, всевозможных цветов и статуй. И даже торт с помадкой. Как будто все, что видел мальчик, ему не терпелось отобразить на бумаге. И каждый рисунок выглядел потрясающе красивым.

Бретт молча закрыл альбом, и Джасинда видела, что он ожидает услышать от нее нечто пренебрежительное о том, во что он вкладывал всю душу.

— Брет, я же говорила тебе, что рисую ужасно?

— Я понимаю, — его голова поникла.

Джасинда нежно, но твердо взяла его за подбородок и приподняла, вынуждая посмотреть ей в глаза.

— Но не ты. Я хочу сказать, что если я не умею рисовать и создавать что-то столь же удивительное, как твои рисунки, то это не значит, что я не способна распознать красоту и талант, когда их вижу. То, что ты изобразил здесь, просто потрясающе.