что ненавижу его. Вспоминала чаще всего за бокалом вина, оказываясь в одиночестве. Мысленно проклинала за то, что он сделал, и за то, что после я так и не смогла никого полюбить.

Но все это было притворством перед самой собой. Сначала перед отцом, конечно, который пригрозил меня убить, если увидит хоть раз, что я вздыхаю по Хефнеру. Потом все вошло в привычку. И маска циничной стервы оказалась удобной, защищала от ударов, которыми судьба нас всех отрезвляла.

Но где-то внутри сидела семнадцатилетняя Кайла, которая все еще ждала, что Райан Хефнер, этот совершенно несносный и невероятный парень, вернется, улыбнется так, как умел только он, и объявит все плохой шуткой, которая слишком затянулась.

К вечеру все стало совсем плохо. Райана начал бить озноб, он очнулся, но почти никого не узнавал. В дверь позвонили, и Мэнфорду пришлось отойти. Целитель тут же этим воспользовался.

Он повернулся ко мне, дрожащими руками запихивая в чемоданчик бутыльки.

– Простите, миледи, я бессилен. Не все можно вылечить магией. И таково решение богов. Упорство только продлит мучения. Я сожалею. Желаю вам быть сильной.

Я почти не обращала на него внимания, вглядываясь в лицо Райана.

– Привет, – тихо сказал он.

Его взгляд вдруг прояснился.

– Привет, – улыбнулась я.

– Ты голодная.

– Откуда ты знаешь?

Он с трудом – я видела, как непросто ему далось это движение, – поднял руку и коснулся моей.

– Я тебя знаю. Ты голодная. Иди и поешь. В этой комнате должен быть только один труп.

– Ни одного, – прошептала я, отворачиваясь.

Как тяжело было ему врать, как страшно обещать, что все будет хорошо.

– Кайли, ну что ты? Так всегда было. Кто-то умирает, кто-то живет дальше. Я десять лет проработал детективом. Знаешь, сколько раз меня пытались подстрелить, поджечь, отравить, ударить по голове дубиной? Я не очень законопослушный детектив.

– Где-то я уже это слышала.

– Я много совершил ошибок. Вероника – одна из них. Честно признаться, думал, это произойдет раньше. Но я даже успел увидеть тебя.

– Райан, я…

– Не извиняйся. Ты правильно сделала. Прости, что напугал тебя, и спасибо, что веришь, будто я когда-то был хорошим парнем. Не плачь.

Я смахнула с ресниц слезы.

– Лучше скажи, что любишь меня. Соври, Кайли. Я закрою глаза – и тебе поверю.

– Я люблю тебя. С той встречи в кабинете отца. Ты улыбнулся, представился – и с тех пор я не знаю, как жить, когда тебя нет рядом. Ты был первый, кто показал, что можно жить по-другому. Без страха, без насилия. Что можно спорить и ссориться, а потом просить прощения и мириться. Что можно ошибаться и исправлять ошибки вместе. Когда ты ушел, я постоянно спрашивала себя: что я сделала не так? Ты ведь обещал меня увезти. Я долго убеждала себя возненавидеть тебя. А получилось возненавидеть только себя.

– Прости, – его голос звучал едва слышно, больше похожий на шепот. – Я так и не отвез тебя к настоящему морю.

Мэнфорд вернулся прежде, чем я успела что-то сказать в ответ, и от него не укрылись мои блестящие от слез глаза.

– Он умирает, – произнесла я. – И не доживет до утра.

По лицу Мэнфорда пробежала тень.

– Я ничего не могу сделать. Он не может справиться. Может, нож был отравлен, может, он чем-то болен.

– Я знаю, – глухо откликнулся он. – Выйди. Мне надо попрощаться с сыном.

Чувствуя, как меня шатает, я вышла из комнаты и прислонилась к холодной стене в коридоре. Сколько раз я желала Райану смерти? Бессчетное количество. А теперь изнутри разрывало от боли. Он просил солгать, а я не сказала ни слова неправды.

Я научилась без него жить – тогда, в семнадцать. Убедила себя, что жизнь продолжается, и первая любовь – лишь глупость в череде прочих, как и всегда бывает. Но ведь знала, что он жив, что он, возможно, где-то счастлив.

А сейчас он умирает по моей вине. Если бы я не взяла тот нож, если б не желала так отчаянно спастись… Было бы лучше сотрудничать с Мэнфордом, ведь все равно в итоге я оказалась у него. Но тогда я смертельно боялась Лавреско. И позволила себе поддаться уговорам «К».

Я так не хотела верить в то, что «К» подсунула мне отравленный нож, что истязала саму себя. Может, Райан болен? Некоторые болезни не проявляются внешне, но мешают зельям действовать. Может, мы как-то неправильно его лечили? Мне еще в первый день показалось странным, что…

Я подняла голову, рассматривая лепнину на потолке. Интуитивная догадка постепенно перерождалась во вполне самостоятельную мысль, пусть и дерзкую.

– Что… Не может быть.

«К» любит играть. Любит загадки. Ким, играя в опасные и порой смертельные игры, всегда оставляла лазейку. Иначе ей просто не нравилось, жертва должна была иметь шанс выиграть. Ким не может быть «К», подсунувшей мне нож, но если это она… Райану уже нечего терять.

– Мэнфорд! – Я ворвалась в спальню. – У вас есть сад? В саду есть кордеры?

Мэнфорд стоял у постели Райана на коленях. При виде меня он спешно поднялся. Не хотел, чтобы я видела его минуты слабости. Что ж, хотя бы он любил сына. Он с трудом поднялся, пошатываясь, словно близкая смерть сына вдруг отняла у него добрых лет десять.

– Что ты собираешься делать?

– Из цветов кордера делают разные зелья. Если нож был отравлен, возможно, поможет одно из них.

– Это невозможно. Ты никогда не угадаешь, что именно за яд был на ноже! Кордер может убить его.

– Он и так умрет. Вы можете прощаться и размазывать по подушке сопли, а можете ухватиться за единственный шанс. У меня есть основания полагать, что зелье поможет. Но да, с такой же долей вероятности оно его убьет. Если ничего не делать, Райан умрет через пару часов сам. Если использовать зелье, возможно, выживет. А возможно, умрет быстрее. Решать вам.

Прошла долгая, мучительно долгая минута, на протяжении которой мне казалось, что Мэнфорд скорее позволит сыну умереть, чем разрешит мне работать с зельями. Но наконец он медленно кивнул.

– Делай. Или прощайся. Решай сама. Если он выживет, я тебя отпущу. И тебя, и Стеллу.

– А если нет, отправишь следом, я знаю. Скажи, чтобы нарвали в саду кордеров. Только цветы, не стебли. Часть уже раскрывшихся, часть незрелых. Принесите котел, весы и все запасы для зелий, которые есть. И еще иглы, как можно больше, я сама выберу подходящие.

И вскоре недовольная, но слегка поумерившая пыл служанка принесла искомое в одну из комнат, наспех переоборудованную под