litbaza книги онлайнСовременная прозаНекоторые вопросы теории катастроф - Мариша Пессл

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 89 90 91 92 93 94 95 96 97 ... 181
Перейти на страницу:

Был же в средней школе города Лутон (штат Техас) мальчик по имени Уилсон Нат – у него папа повесился в канун Рождества. После чего для Уилсона началась собственная трагедия, не из-за скорби о папе, а из-за того, как к нему самому стали относиться в школе. Нет, его не обижали, наоборот: старались порадовать, чем могли. Открывали перед ним двери, предлагали списать домашку, пропускали без очереди к фонтанчику с питьевой водой, к автомату с чипсами и к шкафчику в физкультурной раздевалке. Беда в том, что за всеобщей доброжелательностью крылась неотступная мысль, будто бы из-за истории с отцом для Уилсона открылась некая Тайная дверь и оттуда может в любую минуту выскочить нечто жуткое и зловещее. Не только самоубийство, но и другие мрачные штуки: некрофилия, полисиротство, цитрусовая дисфункция и, может быть, даже зоотоз.

Словно Джейн Гудолл в джунглях Танзании, я наблюдала и добросовестно записывала разнообразные реакции учеников, учителей и родителей в присутствии Уилсона. Взгляд, выражающий облегчение: «Черт возьми, хорошо, что это не со мной случилось!» (выполняется после дружелюбной улыбки Уилсону, отвернувшись к третьему участнику сцены); скорбный взгляд: «От такого ему уже никогда не оправиться» (выполняется глядя в пол или в пространство); многозначительный взгляд: «Мальчишка вырастет ненормальным, конечно» (выполняется, уставившись прямо в карие глаза Уилсона) – и просто любопытный взгляд (рот разинут, физиономия практически бессмысленная, выполняется, уставившись в спину Уилсону, когда он тихо-мирно сидит за партой).

Кроме взглядов, были еще и жесты. Можно, например, помахать рукой, как поп-звезда с эстрады (выполняется через окошко машины, уезжая домой с родителями и вдруг заметив, что Уилсон все еще ждет свою маму, у которой свалявшиеся волосы, блеющий смех и бусы на шее; данный жест неизменно сопровождается одной из трех реплик: «Бедняга, надо ж такому случиться», «Даже представить не могу, каково ему сейчас» или бесхитростно-параноидальное «Наш папа ведь не покончит с собой, правда?»). Можно еще тыкать пальцем: «Вон, вон он!»; тыкать пальцем в противоположном направлении (деликатность по-техасски); а можно – и это хуже всего – шарахаться в ужасе, нечаянно задев руку Уилсона (когда открываешь дверь, например, или передаешь контрольную работу, будто несчастьем Уилсона можно заразиться через прикосновение).

В конце концов Уилсон и сам с ними согласился – в этом-то и заключалась трагедия. Он поверил, что для него отворилась Тайная дверь, и каждую минуту ждал, что оттуда на него бросится нечто темное и ужасное. Он-то не виноват; если все вокруг постоянно намекают, что ты паршивая овца и тот самый урод, без которого в семье не обходится, невольно покажется, что так и есть. Уилсон больше не играл с мальчишками в баскетбол на переменах, перестал появляться на интеллектуальных олимпиадах, и хотя при мне его многие участливо приглашали после уроков сходить в закусочную «Кей-Эф-Си», Уилсон, отводя глаза, скороговоркой отвечал: «Спасибо, нет» – и немедленно удирал.

Отсюда я сделала важный вывод: наверное, Джейн Гудолл так же разволновалась, обнаружив, что шимпанзе ловко пользуются орудиями для извлечения термитов из термитника. Мой вывод: человека придавливает не столько случившаяся трагедия, сколько сознание, что о ней известно окружающим. Сам по себе человек почти все может пережить (см. «Das unglaubliche Leben der Wolfgang Becker»[331], Becker, 1953). Даже мой папа с благоговением говорил об этом, а папа никогда ни перед чем не благоговел. «Потрясающе, сколько способно выдержать человеческое тело».

В настроении «бурбон» папа вслед за этими словами начинал изображать Марлона Брандо в роли полковника Курца.[332]

– «Нам нужны люди, обладающие высокой моралью», – декламировал он, медленно поворачивая ко мне голову и широко раскрывая глаза, дабы показать одновременно Гений и Безумие. – «Но в то же время способные мобилизовать свои первобытные инстинкты и убивать без чувства, без страсти, не пытаясь судить…» – На слове «судить» папа непременно выгибал бровь, пристально глядя мне в глаза. – «Потому что именно желание судить делает нас слабее и приводит к поражению».

Конечно, рассказ Ханны я не могла безоговорочно принять на веру. Было в ее словах ощущение какой-то сценичности – картонные пальмы на заднем плане (явное нежелание назвать хоть одно конкретное место), изобилие реквизита (бесконечные сигареты, бокал вина), шумовая машина (склонность к романтизации), стандартные приемы воздействия на публику (драматические взгляды в пол или в потолок); от всей этой театральщины невольно вспоминались постеры с любовными сценами у нее в классе. Как известно, мошенники при необходимости способны, не сходя с места, выдать убедительную историю со всеми подробностями и неожиданными сюжетными поворотами. Теоретически такое возможно, однако в случае с Ханной Шнайдер крайне маловероятно. Жулики врут и хитрят, чтобы не загреметь в кутузку, а Ханне-то зачем выдумывать горестное прошлое для наших Аристократов? Нет-нет, в основе ее рассказа – истина, пусть даже в исполнении Ханны она превращается в освещенную софитами и обставленную декорациями театральную постановку, где статисты, вымазанные гримом толщиной в палец, прыгают по сцене, изображая дикарей-туземцев.

С этими мыслями я и заснула, когда утро уже подкралось к окну и ветерок тихо шевелил хлипкие занавески.

Ничто так не помогает прогнать ночных демонов, как яркое радостное утро. (Вопреки распространенному мнению Тревога, Душевный Разлад и Комплекс Вины – удивительно робкие, неуверенные в себе существа и мигом бросаются наутек при столкновении с Ясностью Духа и Безупречно Чистой Совестью.)

Проснувшись в крохотной гостевой комнате с обоями цвета лесных колокольчиков, я вылезла из кровати и отдернула тонкую белую занавеску. По газону пробегала дрожь приятного ожидания. Вверху воздушным шариком синело небо. Хрустящие осенние листья на пуантах отрабатывали глиссады и фуэте у обочины. На замшелой кормушке (обычно Ханна не уделяла ей внимания) завтракали два толстеньких кардинала и синица.

Когда я спустилась, Ханна, полностью одетая, читала газету.

– А, привет! – весело поздоровалась она. – Как спалось?

Ханна дала мне одежду – старые серые вельветовые брюки (сказала, они сели после стирки), черные туфли и нежно-розовую трикотажную кофту с малюсенькими бусинками по вороту.

– Оставь ее себе! – улыбнулась Ханна. – Тебе невероятно идет!

Через двадцать минут мы уже ехали в ее «субару» на автозаправку, где я оставила грузовичок Ларсона и ключи у рыжего толстяка с пальцами, похожими на морковки, – он всегда работал в утреннюю смену.

1 ... 89 90 91 92 93 94 95 96 97 ... 181
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?