– А если он снова усядется на бочку и ничего не будет делать? – предположила младшая Малан.

– Нам очень повезло, что у милиции нет тебя, – ответил рыцарь.

– Почему же вы просто не приказали ему нас пропустить? – не отставала от него девочка.

– Маленький начальник любит проявлять свою власть, но перспектива нарушить какие-то правила и тем самым вызвать гнев высокого начальства наполняет его душу ужасом. Я хочу получить пропуск от самого Гарнье. Пощадив вас один раз, он, скорее всего, пощадит и второй, если ваши пути снова пересекутся.

Доставая из повозки пистолеты, Тангейзер заметил, что Клементина стоит у окна таверны. Похоже, заведение было закрыто, но из окна верхнего этажа за сценой на мосту наблюдал мужчина.

– Сколько стоит накормить пятерых детей и двух верных слуг короля? – обратился к нему Матиас.

– А сколько стоит душа человека, если он не уважает святость воскресного дня? – огрызнулся тот.

– Не вынуждай нас выбивать дверь, – сказал ему Фроже. – Открывай.

Когда они вошли в таверну, Паскаль дважды заставила Юсти пересаживаться: сначала юноша хотел устроиться рядом с Флер, но младшая Малан втиснулась между ними, а потом потребовала у Тангейзера, чтобы тот сел между нею и сестрой, и поляку, чтобы освободить место, пришлось переместиться на скамью напротив, к Мышкам. Теперь его отделяло от возлюбленной широкое пространство стола. Паскаль сняла лайковые перчатки, которые нашла в конюшне. Увидев чернильные пятна на пальцах сестры, Флер заплакала. Юсти встал, явно собираясь успокоить ее, но Матиас покачал головой, показывая юноше, что не стоит ее трогать.

Фроже уселся на табурет во главе стола и потер свой единственный зуб. Повар, забыв о своих сомнениях, касающихся воскресенья, уже принялся за дело. Вероятно, посетителей у него было мало, поскольку в дополнение к холодному пирогу из рубленой свинины, мелкой птицы и кролика он поставил на стол тарелку сырных тарталеток, блюдо фаршированных яиц, бланманже из риса и темного куриного мяса, а также горшок с говяжьей требухой, которую иоаннит понюхал и отверг, опасаясь изжоги. Кроме блюд, на столе появились и кувшины с вином.

Тангейзер встал, перекрестился и пробормотал слова благодарности Богу за его щедрость. Дети сидели, сложив руки на коленях, охваченные меланхолией, и не проявляли интереса к выставленным яствам. Рыцарь вновь перекрестился. Сержант принялся молча накладывать бланманже себе на тарелку, и Матиас решил, что обязан поднять настроение компании.

– Я также благодарю Бога за возможность разделить с вами этот обед, – сказал он.

– Потому что больше такой возможности у нас не будет, – продолжила Паскаль.

Флер всхлипнула.

– Глупости, – возразил госпитальер. – Это лишь первый наш общий обед, а если говорить о нас с вами, девушки, то второй. Понимаете? У нас впереди еще много всяких обедов. И однажды мы оглянемся назад и скажем: «А помнишь, как мы ели фаршированные яйца на мосту в день святого Варфоломея?»

– Нам будет что вспомнить кроме этого.

– Да, но не слишком много. Каждый из нас лишился дорогого человека… – Голос его дрогнул, и Тангейзер поморщился. – Мы стали свидетелями того, чего лучше не видеть, и делали то, чего лучше не делать.

Фроже, рот которого был набит рисом, вскинул бровь, но потом одобрительно хмыкнул.

– Сегодня плохой день, но он пройдет, как проходят все плохие дни, – продолжил мальтийский рыцарь. – Но даже в такой день, если хорошенько присмотреться, можно увидеть что-то хорошее.

Он попытался отогнать кровавые картины, стоявшие у него перед глазами, и найти подходящий пример.

– Например, когда мы спасли Люцифера? – подсказал юный гугенот.

– Совершенно верно, Юсти. Совершенно верно.

– Или когда кормили яблоками Клементину? – сказала старшая Малан.

– Точно, Флер… то есть Женевьева.

– И когда вы накрыли папу фартуком, – добавила Паскаль.

Она говорила искренне, но все снова погрустнели.

– Тангейзер, пожалуйста, не бросайте нас! – взмолилась Флер.

– Я оставлю вас ненадолго, – ответил иоаннит. – Сестра Фроже о вас позаботится. Разве есть на свете человек более надежный, чем женщина, отправившая мужа на виселицу и хорошо на этом заработавшая?

Шутку понял только сержант, но его рот был набит едой, и он просто не мог рассмеяться.

Матиас налил кубок вина и выпил. Вино оказалось весьма неплохим.

– А теперь, с позволения Фроже, я поем, – улыбнулся рыцарь.

Он сел, взял с подноса половинку фаршированного яйца и поднес ко рту. Сооружение оказалось слишком нежным для его огрубевших пальцев, и начинка вывалилась прямо на заляпанную кровью рубаху.

Двойняшки, работавшие раньше на Тибо, вдруг нарушили долгое молчание и захихикали.

Воспользовавшись моментом, Тангейзер преувеличил свое удивление и испуг, а потом вскрикнул, якобы придя в ужас от испорченной рубашки. Наверное, из него вышел бы неплохой клоун – смех стал громче. Через секунду к веселью присоединился и Юсти. Госпитальер выбросил за дверь пустую половинку сваренного вкрутую белка и взял другое яйцо.

Потом он медленно и аккуратно стал подносить половинку яйца ко рту. Дети притихли, внимательно следя за его рукой. Матиас открыл рот как можно шире, но в последний момент сжал пальцами белок, и коричневатый шарик из желтка, резаной петрушки и масла упал ему на грудь, присоединившись к предшественнику. На этот раз засмеялась и Флер. Госпитальер повернулся к Паскаль и подмигнул, но девочка покачала головой и ответила ему виноватой улыбкой.

– Какие-то заколдованные яйца, – вздохнул он. – Анна, дорогая, подай мне кусок пирога.

Настроение за столом улучшилось, и когда Паскаль стала бросать зернышки риса в Юсти, а к ней присоединились Мышки, Тангейзер не стал их унимать. Немного утолив голод, он налил себе еще вина. При этом рыцарь следил, чтобы кубок Фроже не оставался пустым, и каждый раз, когда он подливал сержанту вина, тот не заставлял себя долго упрашивать. Потом они заказали десерт. Повар принес пироги с инжиром, политые медом, блюдо апельсиновых цукатов и кувшин молока. Дети набросились на сладкое, а Матиас заговорил с Фроже:

– Предположим, ты увидишь мужчину средних лет в черной одежде, с золотой цепью на груди, верхом на гнедой, с белыми носочками лошади. Кто бы это мог быть?

Сержант, наклонившись вперед, наблюдал за уничтожением пирогов с инжиром – юные компаньоны поставили блюдо вне пределов его досягаемости. Потом он выпрямился, и на его лице появилось выражение, которое Тангейзер уже видел утром.

– Это значит, что передо мной Марсель Ле Телье, и мне бы очень хотелось, чтобы он меня не увидел, хотя, скорее всего, он увидел меня раньше, чем я успел заметить его лошадь, – заявил Фроже.

Произнесенное имя застало иоаннита врасплох. Наверное, Грегуар узнал его и сказал об этом Юсти. А Юсти и сам Тангейзер неправильно истолковали его слова.