В очагах пылали вязанки хвороста, по залу бродили собаки или лежали в стороне, терпеливо ожидая своей доли от хозяйской трапезы. За столом домочадцев ели, пересмеивались, о чем-то болтали. Блюда там были куда проще, однако подавались в изобилии, по кругу гуляли чаши с добрым черным элем. За верхним столом тоже царило веселье. Сэр Саймон велел принести лютню и стал на ней наигрывать, а восьмилетняя Этгита, сложив на груди руки, запела серебристым голоском. Когда она умолкла и гости и дворня разразились рукоплесканиями, Саймон Селден подхватил свою любимицу и, целуя ее, повторял своим надтреснутым голосом:

– Вот в ком мой дар вернулся на землю! Поистине милостив Господь!

Наконец все поднялись, и слуги убрали посуду вместе со столешницами, расставив опустевшие козлы вдоль стен. Однако большинство челядинцев остались в зале, занимаясь каждый своим делом, некоторые просто болтали, собравшись в кружок. По-видимому, этот старинный зал служил не только трапезной, но и основным местом времяпрепровождения всех обитателей Эрингтона.

Но приказу Селдена у одного из очагов слуги поставили несколько стульев для хозяев и гостей, так как едва скрылось солнце, толстые старые стены стали источать пронизывающую сырость. Сэр Саймон отослал дочерей, а леди Джудит, устроившись подле супруга, принялась плести кружево. Майсгрейв, порушив багряные угли в очаге, негромко заговорил:

– Я думаю, нам стоит выехать, едва только окончательно стемнеет. Погода обещает быть тихой, и с Божьей помощью мы сможем к утру добраться до Лондона.

– Конечно, дороги подсохли и передвигаться можно достаточно быстро. Разумеется, если вам не воспрепятствуют люди Глостера, – сказал Селден, посматривая на Анну. – Пока вы отдыхали, я выслал людей разведать, что творится в округе. Мне донесли, что на дороге неспокойно. Кругом дозоры, а за вашу поимку назначена неслыханная награда. Даже в Оксфордшире шныряют лучники Йорка.

– И вы все это время молчали? – сокрушенно покачал головой Майсгрейв.

– Мне хотелось дать вам немного отдышаться. Уж я-то знаю, как изматывают душу подобные скачки.

– Хорошо, – кивнул Филип. – Однако теперь нам пора трогаться в путь, ибо пока мы здесь, над вами и вашими близкими тяготеет угроза.

– Клянусь правой рукой, вы забываете, что пока вы на земле Оксфордшира, им трудно что-либо предпринять против вас. Но вы направляетесь туда, где безраздельно господствуют Йорки, и вас незамедлительно схватят. Поэтому я решил последовать за вами и послужить прикрытием.

– Вы весьма великодушны, сэр, – с поклоном отвечал Майсгрейв. – Однако, видит Бог, я не могу принять ваше предложение. Во-первых, Глостеру наверняка известно, что вы оказали нам помощь вопреки всем его приказаниям. Вас также схватят при первом же удобном случае и бросят в Тауэр как изменника. Вам следует не отлучаться, а, наоборот, укрепить замок и оберегать леди Джудит и ваших дочерей.

На лице Селдена появилось выражение растерянности.

– Но мой долг ланкастерца оказать помощь леди Анне, дочери графа Уорвика!

– Вы и так оказали ее, приютив беглянку, когда Йорки разворошили всю Англию, чтобы отыскать ее. И посему я вынужден отказаться от вашего благородного предложения и рассчитывать лишь на собственные силы. В конце концов, я посланник Эдуарда IV, а леди Анна…

Он взглянул на девушку, потом перевел взгляд на Селдена.

– Вы верный рыцарь, сэр, и я, пожалуй, решусь оставить ее у вас. Вы сможете укрыть ее в Эрингтоне или где-нибудь еще в Оксфордшире, а когда суета поуляжется, переправьте ее в Ирландию, где ее сестра и свояк герцог Кларенс примут девушку под свое покровительство. Я же продолжу путь в одиночестве.

Сэр Саймон кивнул. Но Анна была возмущена. Сама мысль, что ей придется расстаться с Майсгрейвом, привела ее в такое отчаяние, что у нее захватило дух, и какое-то время она не могла вымолвить ни слова. Она заметила, что леди Джудит, оставив кружево, внимательно смотрит на нее. Анна облизнула в один миг пересохшие губы и, повернувшись к Майсгрейву, отчетливо проговорила:

– О нет, сэр Филип! Я ехала с вами от самого Йорка, поеду и дальше. В конце концов, мой отец во Франции, и я должна попасть к нему. Вспомните, ведь именно об этом просил вас епископ Йоркский. И вы дали ему слово рыцаря, сэр!

Голос девушки зазвенел на такой ноте, что некоторые из слуг невольно оглянулись и даже дремавшая у ног Саймона Селдена борзая подняла голову и уставилась на Анну.

Майсгрейв покачал головой.

– Когда мы беседовали с епископом Йоркским в его дворце, я и не подозревал, кто вы, а он не знал, что все откроется и вас станут искать словно иголку в стоге сена. Но если бы благоразумный Джордж Невиль хоть на миг оказался здесь, он ни за что не позволил бы вам ехать дальше. Ведь если я отправлюсь один, то для Йорков я вновь стану всего лишь гонцом. С вами же вместе я буду чересчур уязвим. К тому же, коль скоро мне удастся без шума покинуть Англию, могут решить, что мы отбыли вместе, и тогда сгустившиеся над вами тучи разойдутся сами собой, а сэр Саймон сможет переправить вас в Ирландию.

«Он просто задумал избавиться от меня! – в отчаянии размышляла Анна, не прислушиваясь к голосу рассудка. – Я стала обузой, и он стремится лишь к одному – исполнить долг перед своим королем, доставив письмо отцу! О, если бы только он ведал, что это за письмо!»

Еще в Уорвик-Кастл Анна извлекла послание из тайника и, срезав тонким лезвием печать, прочла написанное рукою венценосца. Поначалу она пришла в ужас, осознав, какое вероломство замышляют Йорки и что ей грозило, если бы она своевременно не скрылась. Ей стало также ясно, что, попади подобное послание в руки отца, он, придя в неистовую ярость, мог выместить ее на посланце Йорков. Чтобы хоть отчасти как-то смягчить ужасное послание, Анна смочила водой самые опасные строки – те, где говорилось о том, как поступят с нею в случае, если Уорвик не поторопится в Англию с повинной. Чернила расплылись – мало ли что могло случиться с письмом за долгую дорогу, – тогда как большая часть послания не пострадала. Затем девушка осторожно запечатала послание, и теперь лишь очень внимательному глазу был заметен тончайший надрез на зеленом воске печати. Тогда же Анна решила, что Майсгрейву не обойтись без ее заступничества перед отцом. И вот теперь Филип собирается оставить ее! Девушка едва сдерживалась, чтобы не закричать, что ей известно ужасное содержание письма. И все же она промолчала, понимая, что Филип никогда не простит ей, что она посягнула на святыню королевской печати, поставив под сомнение его слово рыцаря.

Анна пребывала в отчаянии, понимая, что волей-неволей ей придется уступить и покориться Майсгрейву. Она с мольбой взглянула на леди Джудит.

«Ты должна понять меня! – мысленно воскликнула она. – Ты тоже любишь и не можешь не догадываться, что расстаться с этим человеком для меня худшее из зол!»

И Джудит Селден услышала немой призыв. Отложив пяльцы, она какое-то время размышляла. Анна глядела на нее с надеждой, не слушая доводов Майсгрейва.