— Ты рассказывала, — ответил Люсьен. — Тебе разве никем не надо стать?

Было кем. В Бронксе жил один мальчишка — он разрисовывал вагоны метро из баллончиков и любил девчонку-латину с искрящимися синими глазами. Она пойдет к нему, зачарует его, вдохновит, а куклу-Жюльетт оставит ждать в квартире с Люсьеном. А когда мальчишка закончит работу, они с Люсьеном спустятся в тоннель или депо, где никого не будет, Люсьен разведет костры и затянет странные слова, а она погрузится в транс, и он будет соскабливать Священную Синь с ее тела, как делал это уже больше века, и роспись на вагоне будет бледнеть и исчезать.

— Надо, — ответила она. — Пойдем?

Пока они шли по залам, она теребила кулон, похожий на обрывок видавшей виды кожи.

— Избавилась бы ты от него.

— Это сувенир. Он мне его подарил.

— Это высохшее старое ухо.

— Ох, Люсьен, твое бы я тоже носила. Не ревнуй, будь так добр?

— Никогда, chère. Никогда. — И он склонился к ее руке и поцеловал ей кончики пальцев.

И рука об руку симпатичная молодая пара — художник и муза — вышли из Музея современного искусства в мягкий осенний день Нью-Йорка.

Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».

На здоровье. С удовольствием. Я просто решил написать роман о синем цвете — уже не помню даже, с какой стати. Если начинать с такого расплывчатого замысла, довольно быстро приходиться сужать поле зрения, иначе все выйдет из-под контроля, поэтому с самого начала моих изысканий замечательные клочки истории пришлось оставлять на обочине, чтобы мне осталось место сочинять другие.

Поэтому лучше спросите меня, что именно во всех этих синих враках — правда. Что там было на самом деле?

Прежде всего, все характеры персонажей основаны на том, что о них писали люди, с ними знакомые. Например, сведения об импрессионистах взяты из биографии Пьера-Огюста Ренуара «Ренуар, мой отец», написанной Жаном Ренуаром. В Первую мировую его ранило, и он вернулся домой в Париж поправляться в отцовской квартире, где художник рассказал сыну о своей жизни — в примечательно санированной версии. В своей книге Жан Ренуар упоминает о «той маленькой девочке Марго», к которой его отец относился с большой нежностью, но она умерла, и теперь он должен как-то узнать о ней побольше. Марго (Маргерит Легран) не была никакой «маленькой девочкой», как это видно по тем картинам, где она изображена, а это основные работы Ренуара 1870–1880-х годов: «Мулен-де-ла-Галетт» и «Завтрак гребцов», — равно как и на ее портретах, хотя на его «Качелях» изображена отнюдь не Марго. Эту фигуру для своего персонажа я выбрал из-за ярких ультрамариновых бантов у нее на платье. По свидетельствам друзей ясно, что Ренуар был влюблен в Марго, и когда она умерла (доктор Гаше действительно приезжал из Овера ее лечить), художник впал в отчаяние и пару лет провел в скитаниях, после чего вернулся в Париж и женился на Алин Шариго — «его идеале». Не случайно, что все девушки Ренуара — как-то на одно лицо. Он выбирал их согласно этому идеалу. Сын приводит в книге его слова: «Нужно только найти свой идеал, потом на ней жениться — и можно любить их всех». После чего он говорит: «Но никогда не доверяй мужчине, которого не трогает вид хорошенькой женской груди».

Оба Профессёра у меня вдохновлены другим персонажем, упоминающимся в биографии Ренуара. Там говорится об академике на пенсии — они жил в районе Маки, носил медаль от государства и пытался дрессировать крыс, чтобы они состязались между собой на колесницах, как в романе «Бен-Гур». Роман этот был опубликован только в 1880 году, а воспоминания Ренуара относятся к 1890-м, когда художник снова переехал на Монмартр с женой и всеми домашними, но я перенес крысиные бега Ле-Профессёра в 1870-й, чтобы они совпали с Франко-прусской войной.

Для выявления личностей художников их письма оказались не так полезны, как можно было бы надеяться. Большинство писем того периода формальны и, похоже, напрямую противоречат воспоминаниям о тех художниках, которые их писали. Сезанн в своих письмах, например, выглядит глубокомысленным образованным человеком, чуть ли не болезненно вежливым, а все воспоминания его собратьев-художников сходятся в том, что его тянуло выставлять себя деревенщиной, грубой и бескультурной: он хлюпал супом и носил этот свой кричаще-красный пояс, дабы подчеркнуть, что он провансалец. Можно подозревать, что роль эту он играл, чтобы потрафить ожиданиям парижан. Переписка же Ван Гога и его брата Тео обнаруживает, как глубоко и аналитически Винсент подходил к живописи — метод его был весьма расчетлив, хотя на холстах, казалось, царило безумие. И по письмам видно, какую боль Винсенту приходилось превозмогать, когда он работал вдали от Парижа.

В письмах Анри Тулуз-Лотрека ничто не свидетельствует о его распущенном образе жизни в Париже. Он был исполнительным и почтительным сыном и внуком — всегда сообщал домой, насколько прилежно он трудится, как у него обстоят дела со здоровьем и когда он навестит родню в следующий раз. Однако в Париже он был образцовым бонвиваном: сохранились фотоснимки, на которых он паясничает, переодетый гейшей, мальчиком-хористом, самураем, или показывает в мастерской свои картины в компании с совершенно голой проституткой по имени Мирей (она у него действительно была любимицей — вероятно, и впрямь потому, что была ниже его ростом). Он взаправду неделями жил в борделях и был завсегдатаем дансингов и кабаре Монмартра и Пигаль, включая знаменитый «Мулен-Руж» с его дурной репутацией. История о том, как он вызвал кого-то на дуэль из-за того, что противник раскритиковал картину Ван Гога, — правда, об этом случае вспоминают несколько его друзей, при том присутствовавших. И он действительно учился с Винсентом в студии Кормона — а заодно и с Эмилем Бернаром, и все они поклонялись импрессионистам. В отцовой биографии Жана Ренуара о Тулуз-Лотреке упоминается с большой нежностью. «Маленький господин» — о нем всегда говорили нянька Жана Ренуара и натурщица его отца Габриэлль. Но ни в одном контексте не возникает того, что я заметил в образе той унылой жертвы с разбитым сердцем, что выведена в фильме Джона Хьюстона «Мулен-Руж» (1952). Анри Тулуз-Лотрек на самом деле чрезмерно пил и умер в тридцать шесть лет от последствий алкоголизма, однако, похоже, пил он не потому, что был в депрессии и не из жалости к себе. А просто потому, что ему очень нравилось быть пьяным. Памятуя о его образе жизни, полагаю, это само по себе маленькое чудо — что умер он не от сифилиса. Кстати, о сифилисе: Мане, Сёра, Тео Ван Гог и Гоген действительно скончались от него, как написано, хотя ни одна из их жен заразу, похоже, не подцепила, и все дожили до преклонных лет. А жена Тео Йоханна Ван Гог пропагандировала, защищала и упорно оберегала картины Винсента — вероятно, лишь благодаря ей мы вообще узнали об этом художнике, хотя при его жизни, судя по всему, они с Винсентом не ладили.

Большинство сцен в романе «Sacré Bleu» взяты из моего воображения, включая все диалоги Люсьена и Анри, но многие вдохновлены реальными событиями. Моне действительно ходил на Сен-Лазар, представлялся там как «художник Моне» и убеждал начальника вокзала поруководить паровозами, чтобы те пускали пар, а он бы его писал. И он в самом деле запечатлел свою жену Камилль на смертном одре, чтобы передать на холсте тот голубоватый оттенок, который приобретала ее кожа. Даже сегодня, если вы приедете в Живерни и зайдете в лабораторию света, которую там создал Моне, вы можете заметить темного сазана, который прячется под кувшинками: он почти невидим, есть только чуть более светлая линия — его спинной плавник. Моне и его студенческие друзья Ренуар и Базилль взаправду ходили на Салон отверженных и видели там «Завтрак на траве» Мане, и хотя последний никогда не числил себя в импрессионистах, все они признавали его «своим источником»; Моне с друзьями после смерти Мане приложили немало сил к тому, чтобы французские власти купили «Завтрак на траве» и «Олимпию» и выставили их в Лувре.