— У меня в кармане… — улыбнулся он.

5

Потом мы шли по улице Дзержинского и свернули на Пушечную. Потом вышли на Кузнецкий мост. Я понятия не имела, куда мы идем, но у него, оказывается, уже был план…

— Я очень хочу вам спеть, — сказал вдруг он. — Я время от времени сочиняю песни…

— Так в чем же дело? Пойте! — засмеялась я.

— Нет, это не такие песни… Их нельзя петь на ходу… Нужна гитара, обстановка… Подождите, я сейчас… — Он заскочил в телефонную будку и начал яростно накручивать диск.

Он прозвонил все свои пятнашки. Потом я выгребла свои. Потом мы стреляли пятнашки у редких прохожих, даже у милиционеров.

— Я схожу с ума от мысли, что там на тебе ничего нет… — сказал он, кладя руку на мой лобок.

— Меня это тоже жутко возбуждает… — призналась я. — Так что лучше отдайте их мне.

— Ни за что! — засмеялся он и, страстно погладив себя по внутреннему карману пиджака, побежал к очередной телефонной будке.

Через минуту он вышел из нее, раздраженно хлопнув стеклянной дверью. Видно, ничего у него не получалось. Из каждой следующей будки он выходил все мрачнее и мрачнее…

Таким образом часам к двенадцати мы дошли до Пушкинской площади, до ресторана ВТО.

А там веселье было в самом разгаре. Недавно закончились спектакли в театрах, и актеры только начали расслабляться.

Нас тут же пригласили за столик, притащив откуда-то дополнительные стулья. Официантка Лида принесла еще две бутылки коньяка, на которые, очевидно, и рассчитывала пригласившая нас компания. Все уже были навеселе, говорили сценаристу «ты», хлопали его по плечу и рассказывали последние анекдоты.

Сценарист громко хохотал, с убийственным остроумием рассказал о дурацкой вечеринке, откуда мы с ним сбежали, уморительно показывая чванливое почтовое начальство, их церемонных жен, испуганную навсегда Софочку и как окаменел спекулянт Додик, когда он пожелал в тосте, чтобы все тайное стало явным…

— Кстати, — воскликнул он, озорно подмигнув мне, — вы знаете подлинную историю Мальчиша-Кибальчиша?..

Мы еще долго пировали. Сценарист все время отводил от стола то одного собутыльника, то другого и подолгу о чем- то шептался с ними. Временами он смотрел на меня и многозначительно похлопывал себя по внутреннему карману пиджака. Я жутко краснела. Ему это нравилось.

— Представляешь, что бы началось, если б они узнали, что у меня здесь лежит?.. — спросил он, склонившись ко мне.

6

Часа в два ночи мы оказались в маленькой комнатке в Настасьинском переулке. Нас туда привел старый знакомый сценариста, эстрадный конферансье. У него была странно вытянутая, как у Фернанделя, физиономия, маленькие плутоватые глазки и светлая курчавая шевелюра. Мне он представился Рудольфом. Сценарист называл его Рудиком.

Когда сценарист этого не видел, Рудольф тайком подмигивал мне и делал какие-то знаки. Я же делала вид, что не понимаю их.

Нашлась и гитара. Но сценарист капризничал и не пел, хоть Рудик очень настойчиво просил его об этом.

— Я сегодня спою только для моей кометы!

— Странное имя! — осклабился Рудик.

— Это не имя! Это — ее огненная сущность! — поднял палец к потолку сценарист.

— Другими словами — позвольте нам выйти вон? — поинтересовался Рудик.

— Ты же все равно не уйдешь, пока мы не допьем коньяк, — печально сказал сценарист, сбивая сургуч с бутылки.

— Инженер человеческих душ! — воскликнул Рудик, как завороженный глядя на бутылку и потирая руки.

Сценарист очистил от сургуча горлышко и несколькими легкими, я бы даже сказала, любовными шлепками согнутой ладони по донышку бутылки выбил пробку и разлил весь коньяк в три граненых стакана, с готовностью подставленных Рудиком.

Рудик взял стакан, оттопырив мизинец и, вращая вытаращенными глазками, с ужасом произнес:

— Коньяк? Стаканами? В два часа ночи? С удовольствием!

И залпом опрокинул полный стакан в широко открытый рот. После этого он показал нам, где кофе, где кофейник, где чашки, предупредил, что старуха соседка глуха, как пень, показал, в какой ящик кухонного столика нужно бросить ключ, и уехал к жене, на прощанье незаметно подмигнув мне и покивав почему-то на мою сумочку.

Сценарист не спеша отпил глоточек из своего стакана, взял в руки гитару, долго настраивал ее, а потом запел своим странно-тягучим, завораживающим баритоном про облака, которые плывут туда, откуда мало кто возвращается…

Он пел свои едко-грустные песни, и мне все время хотелось плакать…

Потом мы грустно и неспешно любили друг друга. Он был усталый и нежный. И я подумала, что хорошо бы было его усыновить, чтобы он все песни нес ко мне и рассказывал о всех своих любовных неудачах…

Когда я сказала ему об этом, он тихо засмеялся.

7

На улице уже было светло, когда мы по Тверскому бульвару возвращались домой.

Он мне с усталой иронией объяснил, что муж, явившийся до Гимна Советского Союза по радио, считается ночевавшим дома.

Он очень удивился, но промолчал, когда мы свернули с Тверского бульвара не направо к Малой Бронной, а налево, к моему дому.

Около подъезда он было остановился.

— А если там на лестнице бандиты? — сказала я с усмешкой, начиная понимать, какая ошибка была заложена в ушедшую ночь.

Он вопросительно посмотрел на меня, но покорно вошел со мной в подъезд, поднялся по лестнице.

Я открыла свою дверь и посторонилась, пропуская его вперед. Ему ничего не оставалось, как войти.

— Вот здесь я живу… — сказала я, проводя его в гостиную. — Хотите кофе?

Заглянув в спальню и в бывшую бабушкину комнату, он вдруг захохотал.

— А где же муж, мой сосед с Малой Бронной?

— Мы давно развелись.

— Так какого же черта я полночи искал, куда приткнуться?

— Я не знала, что только в этом проблема. Я думала, что у вас какие-то серьезные дела. Вы так нервничали…

Он снова захохотал.

— Ну так что насчет кофе? Может, яичницу с помидорами? Я хорошо умею.

Он подошел ко мне, бережно взял в ладони мою голову и нежно поцеловал в губы.

— Спасибо, девочка! Эта ночь ни в каком продолжении не нуждается.

И ушел.

Мы с ним больше ни разу не встретились даже случайно.

Выспавшись, я вспомнила про свои шкурки и полезла в сумочку за телефоном Додика. В сумочке сверху лежал листок, вырванный из записной книжки с буковкой «Я». На нем был номер телефона и размашистая подпись «Рудольф» и «Позвони!!!!!!!». Именно так с семью восклицательными знаками. Я мелко порвала эту записку и, найдя в записной книжке телефон Додика, сперва набрала номер Татьяны, чтобы скоординировать наши действия.