– Тридцать шесть! – крикнул Штрелленгауз.

– Я желаю вам удовольствия от вашей покупки, – сказал Голлоуэй, – по таким ценам я не покупаю, но зато продам вам сколько угодно лошадей, раз вы так щедры.

Штрелленгауз не обратил внимания на иронический тон этих слов. Он продолжал глядеть на лошадей. Аукционист оглянулся.

– Цена – тридцать шесть фунтов за штуку, – произнёс он. – Партия мистера Джека Флинна покупается мистером Штрелленгаузом из Ливерпуля по тридцать шесть фунтов за штуку. Партия покупа…

– Я даю сорок, – раздался высокий, звучный голос.

В толпе поднялся шум. Люди поднимались на цыпочки, стараясь рассмотреть, кто такой этот смелый покупатель. Доддс был очень высок ростом и поэтому без труда увидал этого человека. Рядом с Голлоуэем стоял иностранец с аристократическим лицом, которого он видел в ресторане.

«Однако это становится интересным», – подумал Доддс. Ему было очевидно, что он находится накануне чего-то, что он ещё не может себе уяснить. В самом деле, что за странность? Двое иностранцев получают по телеграмме и покупают по бешеным ценам лошадей. Что, в самом деле, всё это значит?

Аукционист оживился. Сидевший рядом с ним Джек Флинн был на седьмом небе от удовольствия, глаза его сверкали. Пятьдесят лет он торговал лошадьми, но никогда, никогда не продавал свой товар по таким ценам.

– Как ваше имя, сэр? – спросил аукционист.

– Манкюн.

– Адрес?

– Манкюн из Глазго.

– Благодарю вас за назначенную цену, сэр. Господа, мистер Манкюн из Глазго даёт по сорок фунтов за голову. Кто больше?

– Сорок один! – крикнул Штрелленгауз.

– Сорок пять! – ответил Манкюн.

Роли переменились. Теперь настала очередь Штрелленгауза набавлять по единицам, тогда как его соперник набавлял сразу по пять фунтов. Но, несмотря на это, Штрелленгауз продолжал упорствовать.

– Сорок шесть! – сказал он.

– Пятьдесят! – закричал Манкюн.

– Это – пара беглецов из сумасшедшего дома, – сердито прошептал Голлоуэй. – Будь я на месте Флинна, я попросил бы их показать, какие у них деньги.

Очевидно, та же мысль пришла и аукционисту, ибо он сказал:

– Извините, джентльмены, но в таких случаях просят вносить залог в обеспечение серьёзности намерений. Вы извините меня, господа, но я должен исполнять свои обязанности. Люди вы мне незнакомые…

– Сколько? – лаконично спросил Штрелленгауз.

– Скажем, пятьсот фунтов.

– Вот вам билет в тысячу.

– Вот ещё билет в тысячу фунтов, – заявил Манкюн.

– Это очень любезно с вашей стороны, джентльмены, – сказал аукционист, забирая билеты, – прямо даже приятно видеть такое оживлённое состязание. Мистер Манкюн назначил по пятьдесят фунтов за голову. Слово за вами, мистер Штрелленгауз.

Джек Флинн что-то прошептал аукционисту.

– Совершенно верно! – сказал аукционист и, обращаясь к покупателям, произнёс: – Джентльмены! Мистер Флинн, видя, что вы оба крупные покупатели, предлагает вам присоединить к торгуемой партии партию его брата, мистера Тома Флинна. В этой партии тоже семьдесят лошадей таких же качеств, как и лошади мистера Джека Флинна. Всех лошадей пойдёт, таким образом, сто сорок. Имеете ли вы какие-либо возражения, мистер Манкюн?

– Никаких.

– Вы, мистер Штрелленгауз?

– Мне это предложение очень нравится.

– Это великолепно, прямо великолепно! – воскликнул аукционист. – Итак, мистер Манкюн, вы предлагаете по пятьдесят фунтов за голову, имея в виду все сто сорок лошадей?

– Да, сэр.

Толпа шумно вздохнула. Сразу – семь тысяч фунтов! Такого в Дансло даже никогда не слыхали.

– Вы прибавите что-нибудь, мистер Штрелленгауз?

– Пятьдесят один.

– Пятьдесят пять.

– Пятьдесят шесть.

– Шестьдесят.

Присутствующие не хотели верить своим ушам. Голлоуэй стоял разинув рот и вытаращив глаза. Он ничего не понимал. Аукционист был принуждённо развязан, делая вид, что его эти цены не изумляют. Джек Флинн из Кильдара блаженно улыбался и потирал руки. Толпа пребывала в гробовом молчании.

– Шестьдесят один фунт! – сказал Штрелленгауз.

С самого начала торга он стоял неподвижно. На его круглом лице не было и признака волнения. Соперник его, напротив, волновался, глаза его сверкали, и он постоянно дёргал себя за бороду.

– Шестьдесят пять! – закричал он.

– Шестьдесят шесть.

– Семьдесят!

Штрелленгауз молчал.

– Вы ничего не скажете, сэр? – обратился к нему аукционист.

Штрелленгауз пожал плечами:

– Я покупаю для другого, и я достиг предела своих полномочий. Если вы мне позволите послать телеграмму…

– К сожалению, сэр, это невозможно. Торг не может быть прерван.

– В таком случае лошади принадлежат этому джентльмену.

Он первый раз взглянул на своего соперника, и взгляды их скрестились, как две рапиры.

– Надеюсь увидеть этих лошадок, – добавил он.

– Я тоже надеюсь, что вы их увидите, – лукаво улыбаясь, ответил Манкюн.

И они, раскланявшись друг с другом, расстались. Штрелленгауз пошёл на телеграф, но ему пришлось долго прождать там, ибо его опередил Уорлингтон Доддс, который спешил отправить важное известие в Лондон.

Да, после долгих догадок и неопределённых умозаключений он вдруг понял смысл надвигающихся событий, которые так странно отразились в маленьком городке. Доддсу вспомнилось всё: и политические слухи, и имена, прочитанные им в газетах, и телеграммы… Он понял, почему эти иностранцы покупали лошадей по бешеным ценам. Да, он проник в тайну и твёрдо решил ею воспользоваться.

* * *

Уорнер, компаньон Доддса, разорённый, как и он, неудачными биржевыми сделками, был в этот самый день на лондонской бирже, но нашёл там мало утешения для себя. Бумаги стояли твёрдо, ибо европейскому миру ничто не угрожало и в мировой политике всё обстояло благополучно. Газетным сплетням никто не верил, и ни один биржевик не решался серьёзно играть на повышение или понижение.

Вернулся Уорнер к себе в контору после полудня. На столе лежала телеграмма из Дансло. О городе этом Уорнер никогда и слыхом не слыхивал. Он распечатал депешу. Она была от Доддса и написана шифром. Уорнер расшифровал её и прочитал следующее:

«Продавайте как можно скорее все французские и прусские бумаги. Продавайте без промедления».

На мгновение Уорнер усомнился. Что это такое мог узнать Доддс, сидя в каком-то медвежьем углу?