Как-то утром в лагере поднялись шум и суета. Двери бараков не открывали и говорили, что из Багдада едет группа религиозных проповедников, чтобы наставить нас на путь истинный, и завтрак, прогулки, вода, еда и душ будут предоставляться при условии, что мы будем внимательно слушать их проповеди.

Через час двери всех бараков открыли, всех нас посадили в несколько рядов и, как школьникам, велели положить руки на колени, смотреть только вперед, сидеть спокойно и слушать, не моргая. Культурно-идеологическая группа вошла в лагерь. Нам без устали повторяли, что мы должны «вытащить вату из ушей и внимательно слушать» приехавших наставников. Говорили, что каждый, кто не будет слушать проповеди и наставления, будет наказан фалакой[160]. Кто-то из ребят спросил: «А можно спрашивать, если мы не поймем урок?» Кто-то из баасовцев ответил на ломаном персидском: «Каждый, кто задаст вопрос, тоже будет наказан фалакой! Вы только слушаете, без вопросов, иначе – фалака!» Мы не знали, кто учитель. Однако было понятно, что братьям и раньше приходилось «обучаться» на подобных «воспитательно-наставнических занятиях». Нам было интересно, что же нам предстоит услышать, братья же с трудом сдерживали смех. Я подумала, что, возможно, учитель – тот самый шейх с золотыми зубами, который пытался прочесть нам проповедь, когда мы лежали в госпитале. Наконец шейх вышел к слушателям. Он был рад тому, что его охраняют два человека справа и слева и перед его кафедрой сидит столько мятежных и непокорных пленников.

Когда я увидела проповедника, я не поверила своим глазам. Я смотрела на него, застыв в изумлении. Я снова и снова задавалась вопросом: «Явь ли это? Неужели я вижу перед собой шейха Али Техрани?!» Слова, которые произносил шейх, были интересны, но непонятны.

Он говорил: «Несомненно, Всевышний любит вас, раз Он пригласил вас на прием к Предводителю вождей, чтобы вы не считали врагами иракцев, которые являются мусульманами. Они совершают намаз, соблюдают пост, они – ваши братья, которые принимают вас у себя. Вы пришли в исламскую страну. Кербела и ключи от рая находятся здесь. Вас ввели в заблуждение те, кто не ведает значения слов “ислам” и “религия”. Масуд Раджави[161] раскрыл для вас свои объятия. С режимом Республики Иран покончено, и он доживает свои последние дни. Подумайте о себе и о своих семьях и крепко держитесь за вервь Аллаха все вместе».

Я подумала: «Похоже, что шейх сошел с ума! Что же такое они ему сказали, если он несет такой вздор и абсурд?! Какой странный мир! Какие нелепые вещи происходят в нем! Все становятся предателями! Неужели и шейхи со всем их благочестием, благонравием и воздержанностью попадают в мирские ловушки? Значит, ловушки нафса[162] и шайтана до последнего преследуют любого человека?» Я вспомнила слова отца, который говорил, что лучшая молитва – это прошение о счастливом и благом исходе жизни.

«Они что, заколдовали шейха? – думала я. – Разве он не знает, что здесь людей привязывают к дереву, обливают им ноги газойлем и поджигают? Разве он не знает, как приходится унижаться пленным, чтобы получить кусок хлеба, именуемый иракцами ужином? Разве он не знает, что на этом “приеме”, где каждому отведено всего лишь семьдесят сантиметров, на десерт дают удары кабелем и пинки ногами? Разве он не знает, что для четырехсот человек в течение часа предоставляется всего лишь шесть туалетов? Разве он не знает, в каких страшных условиях находятся узники, в каких тесных и темных клетках они томятся? Разве он не знает, что иракские “братья-мусульмане” развлекаются, ломая конечности пленным? Разве он не знает, что смерть является болезнью, которая поражает всех в лагере пленных? Разве он не знает, что их врачи в качестве рецепта на лекарство от всех болезней прописывают ежедневные удары плетью и карцер? Разве он не знает, что совершение намаза – это тяжкое преступление? Разве он не знает, что смерть в этих барачных стенах не требует установления причин? Если он узнает и не умрет, значит, он безбожник! Разве он не видит высокочтимого Сейеда Абу-Тораби и других набожных и благочестивых шейхов? Или Всевышний лишил его зрения и слуха?!»

Братья, которые были наслышаны такой чуши, не обращали внимания на «проповедь» шейха, непрерывно ерзали, как будто по их туловищам ползали муравьи, кашляли и каждый раз, когда слышали благословенное имя имама Хомейни, возносили благословение. Чаша их терпения переполнилась, они устали от всех этих советов и наставлений. Внезапно один из братьев поднялся с места, решив высказаться и пристыдить шейха, и обратился к нему со словами: «Шейх, оглянись вокруг! Твоих соотечественников взяли в плен! Подумай, сколько тебе лет! В таком возрасте ты стал безбожником, ты потерял свою веру, свою родину! Как ты можешь говорить так о своей стране?! Если бы ты был хорошим человеком, ты бы остался у себя на родине и служил бы своему народу. Шейх! Тебя используют, тобой играют! Мы абсолютно тебя не признаём!»

Эти слова как будто стали искрой, которая спровоцировала большой взрыв. Все в один голос закричали: «Смерть шейху Али Техрани! Смерть шейху Али Техрани!»

«Проповедь» была прервана, а шейх и слушатели разбежались. Никто не был наставлен на «путь истины», и мусульмане-баасовцы в очередной раз принялись демонстрировать свое «гостеприимство» побоями и изощренными пытками. Они приготовили свои кабели и фал аки; они подвергли культурно-идеологической фалаке всех братьев, чтобы заставить их таким образом внять наставлениям их шейха и «встать на правильный путь».

С того дня братья, несмотря на все опасности, во время каждого приема пищи или с каждой порцией отправляемой нам зелени отправляли нам новости политического, идеологического или культурного характера, которых мы с нетерпением ждали.

Мы все еще не получили никаких вестей от своих семей. Мы знали на вид некоторых из братьев, особенно шейха Сейеда Абу-Тораби, подростка Канбара, который выполнял функции связного между нами и кухней, и нескольких других.

Канбар до совершенства отточил искусство передачи информации. Мы стали называть его вестником, приносящим хорошие новости. Братья каким-то образом смастерили радио, и этот успех украсил нашу трапезу маленьким полиэтиленовым пакетом с новостями, который был спрятан под тарелкой плова.