Кажется, мы поднялись в какой-то путанный лабиринт, поскольку очень долго петляли и я часто спотыкался. Потом был длинный и узкий штрек с деревянной крепью — под руку попадали вертикально стоящие брёвна и, наконец, я снова ощутил в воздухе влагу.

— Здесь озеро, — вроде бы сказал поводырь, но голос показался другим — бархатным и приятным. — Тебе нужно искупаться.

Расстёгивать тугие пуговицы не хватило терпения, выворачивая наизнанку, я с треском содрал с себя одежду и ринулся в воду. Показалось, что тело зашипело, будто раскалённый, пересушенный кирпич. Остальное было как во сне, когда мучает жажда.

Вроде бы сначала пил, упав вниз лицом, пока не начал захлёбываться, потом забрёл по горло и стал тянуть губами, как чай из блюдца. Желудок быстро наполнился, потяжелел — жажда не проходила! Тогда я выбрался, где помельче, сел на дно и стал хлебать воду пригоршнями. И чудилось, мышцы размокли, теряли упругость, позвоночник слаб и переставал держать, а потом отказали руки. Я и раньше уставал, но не до такой степени, и хватало нескольких минут, чтоб отдохнуть; тут же сидел бесформенным комом, и оттого, что пил, ещё больше расплывался и раскисал с ощущением, что не засыпаю, а растворяюсь, будто соль…

* * *

Когда я проснулся (или очнулся, хотя казалось, сознания не терял), то сразу ощутил повязку на глазах, и настолько тугую, что не мог поднять век. Руки и ноги тоже оказались чем-то стянуты, не пошевелиться, будто в пелёнки завернули! И вдруг вспомнилось, да мне же всего пять лет, и ещё в жизни моей ничего не было, если не считать, что очень хотел соли, и потому как её не давали, то я заболел неизвестной болезнью. Мы лежали с дедом и умирали, но пришёл Гой, дал соли, завернул в горячую шкуру красного быка, а сам ушёл. Теперь вот проснулся в горнице, где-то рядом должен быть мой дед. Слышно, родители хлопочут по хозяйству, бабушка на кого-то ворчит, братья-двойняшки спят в одной зыбке и если сейчас позвать, то все прибегут, обрадуются, закричат и начнут сдирать присохшую шкуру. И будет очень больно, поэтому лучше ещё немного полежать, испытывая покой, тепло и приятную ломоту в теле, всё равно ведь увидят, что проснулся и придут сами.

Пожалуй, я бы опять уснул, однако услышал рядом с собой громкое чавканье, подумал, что бы это могло быть и догадался — братья жвачку жуют. Обычно матушка нажёвывала пряник, завязывала в марлю и вкладывала в вечно орущие рты двойняшек. Они сразу затыкались, и дед весело говорил:

— А, зачмокали! Караси озёрные!

Эти ощущения длились несколько минут, пока я не вспомнил, что напился воды и заснул в подземном озере, значит, я не в детстве, а сделал какой-то огромный круг и вернулся назад, снова оказавшись неподвижным и беспомощным.

Только сейчас от одной мысли о соли начинает тошнить, настолько она отвратительна.

Я пошевелил конечностями и обнаружил, что не только связан крепко, но ещё и прикручен к кровати и вроде бы раздутая, горячая левая рука находится отдельно от туловища.

И в изголовье всё чавкают, чмокают…

— Кто там? — спросил я, едва разлепив спёкшиеся губы.

— Что, проснулся, доходяга? — раздался весёлый стариковский голос. — Сейчас сестру кликну.

Он простучал пятками мимо меня, скрипнула дверь. Самым неожиданным показалось то, что сознание сразу же после пробуждения было чистым, ясным, без всякого «возвращения» в реальность, будто я задремал всего на несколько минут.

Если сестра, значит, больница. Но как попал сюда? Сонного принесли? Прямо из пещеры?…

— Дай воды, — попросил, когда старик вернулся.

Он приподнял мою голову, поднёс стакан, — вода показалась тёплой и солоноватой, как в подземном озере.

— Почему меня связали?

Старик вздохнул.

— Да ведь повязку с глаз сдёргивал и капельницу не давал ставить, трубки рвал. Два градусника разбил, я вон ползал, ртуть собирал на бумажку.

— Зачем капельницу?…

— Дошёл совсем, кожа да кости, а кормить нельзя, пока доктор не посмотрит и диету не определит. Вот тебе и дают питание.

Видимо, дедок давно валялся по больницам, толк в медицине знал.

— Развяжи меня, — попросил я.

— Сестра придёт — развяжет, — опасливо сказал старичок. — Ты кто будешь-то? А то привезли без памяти, документов нет. Тут лагеря кругом, жулики беглые…

— Не бойся, я не жулик…

— По волосам да бороде так вроде нет. Вон как оброс, будто снежный человек. А вообще-то кто знает? Может, бегаешь давно, поймать не могут… Участковый два раз уж наведывался, ждёт, когда в себя придёшь.

Конечно, по правилам медики обязаны сообщать в милицию, если пациент попадает с улицы, в бессознательном состоянии и ещё без документов — так называемый криминал.

— Я что, без памяти был?

— Голодный обморок, сказали, истощение.

— Когда привезли?

— Вчера под вечер. Хотели в районную отправить, да вертолёта не дали.

— А сейчас что?

— Да и сейчас вечер, вот ужин принесли, а жевать-то нечем…

— Нет, месяц какой?

— Май месяц, семнадцатое число.

Ослышаться я не мог, да и дикция у старичка была хорошая. То есть, получалось, с момента, как я вошёл в подземелья Урала, минуло полгода.

— Поди, со счёту сбился? — что-то заподозрил он, однако ответить я не успел.

Скрипнула дверь и в палату вошла грузная, судя по шумному дыханию, женщина.

— Очнулся? Молодец! А ты что говорил, Григорьич?

— Ничего, ожил, — отчего-то залебезил старичок. — А так — доходной! Ты бы, Зоенька, ему еды какой принесла, скоро запросит.

— Какой ему еды? — возмутилась сестра, снимая капельницу. — Вон уж целую бутылку выпил, хватит пока. Как самочувствие?

— Руки и ноги затекли, — соврал я. — Вы меня развяжите.

— Развязать? — как-то неуверенно хохотнула она. — Не успел очнуться, уже развяжите. Полежи пока так.

Я сразу же представил, как она выглядит — полная, щекастая, румяная и жизнерадостная, точь-в-точь как та, что выписала нам с дедом справки о смерти.

Тут неожиданно на помощь пришёл старичок:

— Чего уж связанным держать-то? Куда он уйдёт? В чём душа держится…

— Ладно, Григорьич, под твою ответственность.

— Хоть бульончику-то принеси! Ему сейчас как раз будет жиденькое…

Ноги и руки распутали, но свободнее себя я не почувствовал, казалось, суставы скрипят, а движения, как у паука. Приподнялся на руках, переполз на спине и лёг повыше.

— Повязку с глаз не снимай! — уходя, предупредила сестра. — Утром приедет доктор, решит, что делать. Давно у тебя светобоязнь?