Никаких гостей я не ждал, да и кто мог сюда приехать без предупреждения, никогда бы себе ничего подобного не позволил. Мы оставили «уазик» в лесу, а сами с карабинами зашли с тыла усадьбы, однако ни во дворе, ни на улице никого не оказалось. Скоро прибежала соседка и сообщила, что неизвестные не дождались, минут десять назад сели в машину и укатили. Я осмотрел всю избу, но явных следов обыска не обнаружил, а определить, включали компьютер или нет, было невозможно, поскольку минуло уже часа два. Соседка же уверяла, что один из приезжих сидел перед ним в моём кресле, экран светился и главное, дисковод был подключён. То есть, получалось, что незваных гостей интересовала только информация, хранящаяся в компьютере.

К счастью, ничего особенного я там не держал, и они могли скачать лишь три начатых романа и общеизвестные материалы по дольменам Краснодарского края. И всё-таки кое-что косвенное, касаемое Урала всё-таки было — заставка рабочего стола с Манарагой и ещё несколько фотографий, в том числе и восход над горой, хранились в отдельной папке — для тех же заставок. Карту Путей и Перекрёстков, впрочем, как и ключевые наработки по археологии слова, электронному мозгу я никогда не доверял, поскольку, несмотря на всяческие защиты, он был доступен, а значит и продажен. Не подключая ноутбук ни к сетям, ни к телефонной связи, без всякой внешней антенны я спокойно слушал радиотелефонные переговоры каких-то абонентов, и ни один специалист не мог толково объяснить, почему компьютер работает как приёмник и одновременно гарантировать, что не может работать, как передатчик.

А посмотреть, что туда натолкали японцы, куда и какие программы зарядили, практически невозможно.

Два дня после этого я дальше своего двора не выходил, на ночь привязывал у крыльца егерского кобеля, однако никто больше не пришёл, и на третий, передав соседке бинокль, уехал на лабаза: сезон охоты на медведя был в самом разгаре. Они будто того и ждали — не прошло часа, как на овсяное поле примчалась на мотоцикле дочка егеря. Иностранная машина стояла теперь в лесу за кладбищем, похоже, что спрятанная, а те же самые три человека гуськом зашли от леса и теперь сидят в избе.

То, что на сей раз они заявились скрытно, и теперь, по сути, устроили на меня засаду, не предвещало ничего хорошего. Мы послали дочку за участковым, который жил в тридцати километрах, а сами поехали в деревню. Вообще-то привлекать к этому делу местную милицию было бесполезно, она и в лучшие-то времена умела бороться лишь с семейными дебоширами, а теперь, в разгул бандитизма, вчерашние колхозники в погонах сидели тихо и заботились лишь о собственной безопасности, так что надежды, что участковый приедет, да ещё на ночь глядя, не было никакой.

Машину мы оставили за деревней, а сами, уже в сумерках, через кладбище и лес осторожно подошли к дому. Джип с тонированными стёклами они уже перегнали и поставили у самой изгороди с тыльной стороны усадьбы, а сами выбрались на крыльцо, пили пиво и негромко переговаривались. Изба стояла на отшибе, с трёх сторон окружённая сосновым бором и видеть, что происходит во дворе, могла лишь соседка, живущая далековато.

Егерь прошёл через огород «мёртвой зоной» и встал за баню, чтоб держать двор и вход под прицелом, а я вернулся назад и направился улицей к дому. Видимо, незнакомцы хорошо изучили мой распорядок дня и образ жизни, точно знали, когда я возвращаюсь с охоты и не ожидали увидеть меня так рано. Сразу от калитки я пошёл прямо на них и застал всех троих на крыльце. Один из них вскочил, пытался изобразить радость встречи, и кто это такой, я узнал лишь по тому, как он часто моргал и улыбался. Но один из его приятелей, с модной недельной щетиной, сразу же осадил, и стало ясно, кто тут хозяин.

Выглядели они вполне респектабельно, и внешне разные, по виду, манерам казались неуловимо похожими, как братья (а может, так в сумерках казалось), и тянули на молодых учёных, уволенных по сокращению, которые после голода, нищеты, унижений, почувствовали вкус свободы, денег и жирной, обильной пищи. Сквозь округлившиеся, с растущими подбородками лица ещё проглядывал интеллект, хорошее воспитание, а в глазах — живость ума.

Небритый сделал движение, словно собирался поздороваться со мной за руку, он даже банку пива переложил в левую руку, однако его, похоже, смутил карабин и мой не гостеприимный вид, и он остановился в трёх шагах.

— Извините за вторжение, — заговорил натянуто, а сам стриг глазами. — Но вас застать нигде невозможно.

— Кажется, я недвусмысленно дал понять, что встречаться с вами не намерен, — сказал я знакомому по письмам гостю, стоящему у крыльца. — Тем более здесь.

Тот часто замигал и промолчал, небритый попытался разрядить обстановку, поднял руки. Правый карман куртки тяжело качнулся — что-то там было.

— Простите за назойливость, виноваты. Может, присядете к нашему столу? — показал на пивные и консервные банки, расставленные по ступеням. — Вы с дороги, устали… Кстати, как охота?

— Да, я устал и поэтому прошу покинуть мою территорию, — сказал я заготовленную фразу.

— Вот так категорично? — ухмыльнулся небритый, поставил банку с пивом на столбик забора, отделяющего двор от огорода и сунул руки в карманы. — И не хотите узнать, кто мы, зачем приехали? Как-то всё не солидно, ей-богу. За кого вы нас принимаете?

Я чувствовал, как во мне закипает гнев и понимал: это плохо в подобной ситуации, надо бы держаться подчёркнуто хладнокровно. На таких наглых людей спокойствие действует больше. Но уже стало понятно, что эти парни проигрывать не привыкли и просто так отсюда не уедут.

— Меня не интересует, кто вы, — проговорил, едва сдерживаясь. — И лучше, если и знать не буду.

Небритый ещё пытался делать вид, будто ничего не произошло.

— Уверяю вас, мы решились потревожить с самыми благими намерениями…

— И с благими же намерениями залезли в мой компьютер!?

Мой вопрос небритому не понравился, и я перехватил его взгляд, брошенный в сторону соседки: наверное, думал, деревенская пожилая женщина знает только, как включается электричество в избе. Однако на сей раз ни извиняться, ни отпираться он не стал.

— Ваш компьютер пустой, как бубен. А мне хотелось бы получить кое-какую информацию.

Тот, что писал письма, остался у крыльца, а третий, с красивой академической бородкой и толстыми, розовыми губами спустился и встал чуть сбоку от небритого.

— Нам нужна карта Путей, — проговорил он, словно сожалея. — Мы заплатим в какой угодно форме. В том числе, зарубежным изданием. Вам нужно выходить на мировой уровень, и мы можем вывести вас.

Это были не «новые русские», распускавшие пальцы веером, а скорее, молодые, зубастые и голодные «каркадилы», вынужденные искать добычи из-за стремительно растущей, требующей питания, плоти и потому безбоязненные. Они не требовали ходить в пещеры и приносить им соль или золото, они искали Пути, то есть жаждали взять всё сразу.

— Вы должны понимать, это литература, и никакой карты не существует. — Я ещё пытался держаться и не обострять отношений, в памяти живо было то время, когда пришлось убегать и прятаться от старых «каркадилов». Не хотел я больше воевать с ними, и от одной мысли, что снова придётся скрываться и контролировать каждый свой шаг, сосало под ложечкой. Только вздохнул свободно и опять!..