был возвращен мне тифлисским жандарм[ским] управлением, в 906, после отъезда в Америку, остался в России и потерян. Возможно, что кое-какие бумаги есть у К. П. Пятницкого.

«Сказки» я принимался писать — так же, как и пьесы — несколько раз: в 93 г., в 900 — «О чорте», «Еще о чорте», «Читатель», «Философы и мозоли», «О достоверности невежества». Из двух последних первая была арестована у А. В. Яровицкого вместе с его бумагами и пропала, вторая — уничтожена мной. Затем писал сказки на Капри в 907 — 9 годах. Они были напечатаны в «Новом мире», кроме двух, — темы этих двух я не помню.

Вот и все, что я могу сказать о моем пристрастии к публицистике.

Всего доброго.

А. Пешков

25. X. 34.

1137

Д. Н. СЕМЕНОВСКОМУ

31 октября 1934, Тессели.

Дорогой Семеновский,

мы не можем напечатать в «Колхознике» 43 страницы стихов, однообразных и тяжелых, не можем, потому что уверены: наш читатель не одолеет такую массу рифмованных слов.

Но я Вас очень прошу сделать вот что: дайте биографию Самцова и очерк его опытов в прозе, перебивая ее — там и тут — строфами Ваших стихов. Биографические сведения о Самцове Вам легко собрать, в газетах края, наверно, был напечатан его некролог. Опыты его продолжает кто-то, кажется, проф. Шуйский. Вы написали более тысячи строк, дайте нам 200–250, разместив их между прозой.

Этой работой Вы создадите новую форму очерка — патетический, пафосный очерк, и этим Вы положите начало новому приему изображения и, может быть, началу нового течения в литературе нашей. Это не будет романтизм «Путешествия на Гарц» Гейне, а должно быть советской героической романтикой. Вы достигнете этого, если будете писать прозу так, что она сама, свободно и естественно, перейдет в стихи. На мой взгляд, Вы в силе сделать это, и, если сделаете, Вам скажут спасибо тысячи наших читателей и многие поэты, способные работать честно.

Вначале я назвал стихи Ваши однообразными и тяжелыми, но когда они будут перебиты прозой — эти качества их значительно понизятся, они — выиграют от соседства с прозой.

Убедительно прошу Вас взяться за эту работу. Впоследствии возможно будет издать всю поэму целиком.

Было бы большой заслугой, если б мы научились писать о наших героях и «знатных людях» так хорошо, как они заслуживают этого.

Крепко жму руку. Очень рад узнать, что Вы живы, здоровы, упрямо работаете.

М. Горький

31. X. 34.

Крым.

1138

Г. МАМЕДЛИ

19 ноября 1934, Тессели.

Уважаемый товарищ!

Собрать произведения устного народного творчества и издать их на тюркском языке — это половина дела, и наиболее легкая.

Вторая половина труднее и важнее, ибо материал Ваш необходимо перевести на русский язык и напечатать по-русски. Идеально было бы, если бы каждое произведение каждой народности, входящей в Союз, переводилось на языки всех других народностей Союза. В этом случае мы все быстрее научились бы понимать национально-культурные свойства и особенности друг друга, а это понимание, разумеется, очень ускорило бы процесс создания той единой социалистической культуры, которая, не стирая индивидуальные черты лица всех племен, создала бы единую, величественную, грозную и обновляющую весь мир социалистическую культуру.

Вот идеал, вот цель наша, вот куда мы должны стремиться, знакомясь друг с другом посредством изучения народного устного творчества.

Значит: организуйте хорошие переводы на русский язык, привлекая к этому делу наиболее талантливых поэтов русских.

Крепко жму руку.

М. Горький

19/Х1-1934 г

1139

А. С. ЩЕРБАКОВУ

Конец ноября 1934, Тессели.

Т[оварищу] Щербакову.

Ваше письмо Авдеенке, дорогой мой товарищ, я прочитал с чувством глубокого удовлетворения, с радостью. Вы написали деловитую, убедительную рецензию в хорошем, подлинно литературном тоне. Это возбуждает у меня крепкую надежду на то, что молодая наша литература найдет, в лице Вашем, крепкого, толкового, заботливого руководителя. Вы понимаете, как необходим такой руководитель, партиец-большевик, Вы видите, что критика наша все еще не учитель. Это — хорошо. И дружески отмечая правильность взятой Вами линии, я нимало не боюсь «захвалить» Вас, «испортить».

По поводу пленума: есть опасность, что Шагинян, человек даровитый, но крайне «субъективный» и всегда заботливо, но [не] всегда удачно подчеркивающий свою оригинальность — своеобразие мысли, чувства, организации впечатлений, — есть опасность, что она не сможет выразить с достаточной полнотой и ясностью оценку критики беспартийными. Поэтому: следовало бы рекомендовать ей разработать доклад коллективно […] Ее статья «Три поколения книг» — довольно туманна — несмотря на бойкость — и быть может истолкована как призыв к «объективизму». Ставя, понятие «гуманизм» в кавычки, она как будто забыла, что «Беломорстрой» и «Челюскинская эпопея» являются ярчайшим выражением нового, пролетарского, социалистического гуманизма. Именно таким гуманизмом мы воспитаем человека насквозь и целокупно социалистом подлинным, как это видно на результатах работы коммун и колоний ГПУ. И значит: нужно внедрить этот гуманизм в быт, в обыденщину, в упрямую среду мещанства, которое надобно или перевоспитать, или уничтожить. Эта среда — вреднее вредителей «по принципу» или за деньги. Нужно избавить ее от клопов, крыс, мышей, религии и прочей вредоносной чепухи.

Ну, я съехал в сторону. Довольно!

Всех благ! Письмо Авдеенке очень хорошо, — Ваше письмо. Я послал мою рецензию, но она набросана мною для самого себя и значения — не имеет.

Жму руку.

А. Пешков

1140

К. А. ФЕДИНУ

Между 2 и 25 декабря 1934, Тессели.

Дорогой Константин Александрович —

получил Ваше письмо с вырезкой из «Ленгазеты», а кроме того — два документа: один подписан группой лиц, работающей по изданию «Б[иблиоте]ки поэта», другой — группой работников библиотечных. Оба документа напил саны весьма солидно и в строгом тоне.

Библиотекари убеждают меня, что изданные ленинградцами книжки серии «Б-ка поэта» весьма популярны и доходят до публики, а книги, изданные москвичами, — не доходят, да и не популярны. Но при наличии у нас книжного голода популярность книги не говорит о ее качестве и о ее полезности, — у нас и «Угрюм-река» популярна.

Группа ленинградцев, работающая по «Б-ке поэта», убежденно отмечая научность своей работы, выражает «серьезные опасения за дальнейшую судьбу данной серии» в том случае, если ленинградцы и москвичи объединятся в «Академии» для совместной работы. Опасение — не совсем понятное мне. Предполагая, что в той и другой группе работают люди серьезные, искренно озабоченные успехом