Маринеско тоже спас от трибунала вставший на его защиту экипаж. Его любили простые люди. А вот с представителями официальных инстанций, — вышестоящими военно-морскими начальниками, правоохранительными органами и чиновниками госучреждений, — отношения всегда складывались непросто: притесняли, наказывали, обделяли наградами, завидовали его удачливости…

До войны Маринеско мечтал стать капитаном торгового флота. Но в силу сложившихся обстоятельств был призван на курсы по подготовке подводников. Закончил с отличием эти курсы. Однако летом 37-го был неожиданно уволен с флота, хотя успешно прошел аттестацию на должность командира подводной лодки среднего класса. Он тяжело переживал случившееся, впервые ушел в запой.[402]Через две недели после этого неожиданно поступил другой приказ — о возвращении в ВМФ СССР. Маринеско стал командиром лодки М-96, которая вскоре получила звание «лучшая п.л. Краснознаменного Балтийского флота», поставив рекорд времени срочного погружения — 19,5 секунд вместо 28 нормативных. Маринеско и все 18 человек его команды были награждены именными золотыми часами.

В 45-м же, в отличие от противника, который адекватно отреагировал на «атаку века», Маринеско после похода скупо поздравили и дали орден. Комдив Орел все же хотел представить его к Герою, а лодку — к званию «гвардейской». Но ЧП в Турку и приклеенный к Маринеско ярлык пьяницы и гуляки, сделали свое дело.

Возвращаясь из похода, он по праву считал, что полностью искупил все свои прошлые грешки. Но это было не так. И его понесло — самовольные отлучки, загулы, скандалы и конфликты участились. Дважды его недостойное поведение обсуждалось на парткомиссии. Но выводов для себя Маринеско не сделал. А. Крон в упомянутой книге писал: «Больше всего его угнетало, что его старая вина не прощена и не забыта, и из упрямства отвечал на это новыми нарушениями дисциплины и нелепыми выходками. Тяга к алкоголю, объясняемая раньше простой распущенностью, принимала уже болезненный характер. Появились первые признаки эпилепсии. Пил и безобразничал уже больной человек. Только этим я объясняю, что Маринеско, всегда верный данному слову, дважды давал командованию и парткомиссии слово исправиться и дважды его не сдержал… Последняя его пьяная выходка исчерпала терпение начальства: Маринеско явился на базу после самовольной отлучки в какой-то случайной компании, спьяну нагрубил исполнявшему обязанности комдива офицеру и отказался извиниться, — в общем, закусил удила. Комбриг докладывает командующему флотом. Решение: снизить в звании до старшего лейтенанта и направить на должность помощника на другую лодку. Решение было даже не чересчур суровым, выносившие его военачальники ценили Маринеско, хотели сохранить его для подводного флота и, вероятно, искренне считали, что у них нет другого выхода».

Так за нарушения воинской дисциплины, «халатное отношение к служебным обязанностям и бытовую распущенность» Маринеско стал старшим лейтенантом и командиром тральщика.[403]Комфлота действительно не хотел переводить ему командирскую должность. Но Александр Иванович, узнав о том, что его понизили в звании и убрали с «С-13», добился приема у Главкома ВМФ Н. Кузнецова, который в это время находился в Ленинграде.

Николай Герасимович внимательно выслушал опального героя и, казалось, нашел компромиссное решение — назначить его командиром тральщика:

Послужите год, проявите себя с самой лучшей стороны, и мы вернем вас на лодку.

Однако Маринеско уперся — тогда, демобилизуйте.

Около двух лет гражданской жизни он провел на воде, ходил помощником капитана на судах Балтийского морского пароходства — сухогрузах «Сева» и «Ялта». Оттуда его окончательно списали на берег в связи с ослаблением зрения.

Секретарь Смольнинского райкома партии Никитин, хорошо знавший Маринеско, нашел ему должность завхоза в Институте переливания крови. Однако, как вскоре выяснилось, директору этого института совсем не нужен был честный заместитель по хозяйственной части.

Крон именует этого директора К. Мы же назовем его фамилию полностью, поскольку в судьбе Героя он сыграл поистине роковую роль. Это В. Кухарчик, позже осужденный к лишению свободы. Кухарчик сразу намекнул Маринеско, что от того требуется. Однако Александр Иванович не захотел участвовать в строительстве директорской дачи за счет государственных средств. Отношения не сложились. Маринеско высказал открыто все, что он думает о хапугах и казнокрадах. Кухарчик же затаился. Стал ждать удобного случая.

Вскоре случай такой представился. Во дворе института валялись списанные торфяные брикеты. Маринеско решил ликвидировать эту свалку и развез брикеты по домам сотрудников института, получив предварительно устное разрешение директора. А тот позвонил в ОБХСС. Так Маринеско стал расхитителем социалистической собственности и предстал перед судом.

Мне, как и А. Крону не удалось отыскать следы этого дела. Его уничтожили в связи с истечением срока хранения. Остался только приговор, который писатель нашел в архиве Ленгорсуда. Согласно вердикту А.И. Маринеско был осужден в 1949 году по Указу Президиума Верховного совета от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» на три года лишения свободы. Наряду с хищением торфяных брикетов Маринеско также вменили в вину присвоение принадлежащей институту кровати стоимостью 543 рубля.

О том, при каких обстоятельствах Александр Иванович «присвоил» эту кровать, рассказала сотрудница института, присутствовавшая на обыске в качестве понятой: «Такие железные койки были у нас в институте до войны. Потом их снесли на чердак и после войны списали как негодные. К одной из коек прикручена проволокой жестяная бирка с нашим инвентарным номером. Если б Александр Иванович хотел эту койку присвоить, он бирку сорвал бы».

В суде Маринеско тоже говорил судьям, что принес эту старую кровать в свою коммунальную квартиру на время, потому что ему, его новой супруге, грудному ребенку и теще не на чем было спать. И прокурор, бывший фронтовик, поверил. Убедившись, что дело это не стоит выеденного яйца, отказался от обвинения. Народные заседатели заявили особое мнение. Однако судья не решилась вынести оправдательного приговора. Тогда это не практиковалось. Дело отложили, Маринеско взяли под стражу. И уже в другом составе суда вынесли обвинительный приговор.[404]

«Посадили меня вместе с ворьем и полицаями, — рассказывал Александр Иванович. — Остригли, обрили, обращение как с кодлом. Сразу же обокрали, кто — неизвестно: рюкзак, что собрала мне в дорогу жена, оказался пуст. Жена продала все шмотки, купленные нами в заграничных плаваниях, нанимала защитников, обегала весь город. Ничего не помогло…»