Айдек торопливым шагом миновал зал писцов и большую приемную залу. Пройдя через высокую арку ворот, он спустился по лестнице, словно мальчишка перепрыгивая через ступеньки, и отправился в сторону Хайладской крепости.

Пройдя по спокойным улицам Авенкара и миновав бушующею человеческую реку на Царском шаге, он пошел через жилые кварталы. Конечно, по главной улице города дойти было проще и быстрее, но царившее там столпотворение уж слишком действовало на нервы.

Уже почти дойдя до Хайладской крепости, он вышел на Восточную базарную площадь квартала Хайладар. Хотя лавки уже давно открылись, почти все люди находились не возле торговых рядов, а у храма Радока, то и дело что-то возбужденно выкрикивая. И это было необычно, ведь все обряды Всевидящего бога времени совершались только на рассвете или закате, а не как не за два часа до полудня. Заинтересованный фалаг решил подойти поближе, осторожно пробираясь среди зевак.

Толпа вокруг явно была раздражена и взвинчена. Люди напряженно переговаривались и переругивались, а с другого её края доносились обрывки речи не то жреца, не то глашатая. К сожалению, из-за общего шума, Айдеку не удавалось расслышать ни единого слова. Съедаемый любопытством, он начал активнее пробираться сквозь толпу. Зеваки толкали его локтями, шикали и возмущались, но заметив военную форму, всё же давали дорогу, бормоча нечто похожее сразу и на извинения и на проклятья.

— Нет, ну вы слышите, что он несет! — запричитала полная женщина с корзинкой грязного белья в руках. — Да как же так можно! Да прямо перед домом богов! Люди, он же проклятье на всех нас наведет! На всю площадь порча падет! А как торговать и покупки делать?

— Да заткнуть его надо и дело с концом, — рявкнул в ответ лысый мужик с волосатыми как у зверя руками. — И так слишком много уже послушали бредней этих. Эй, народ, неужто и дальше будем слухать как богов поносят?

— А тебе если не нравится не слухай! — крикнул из толпы чей-то юный голос. — Да и нет твоих богов, истуканы одни каменные!

— Че? Эй, кто сказал? Кто сказал сейчас! Да я тебя! Эй, мужики, и тут на наши святыни пасти раскрывают!

— А он разве не дело говорит? — ответил ему ехидный девичий голос, от которого лысый вылупив глаза начал растерянно озираться.

— Да дайте уже послушать, что он там говорит-то!

Айдек с ужасом начал понимать причину столпотворения. Пройдя ещё немного вперед и распрямившись во весь рост, он увидел, наконец, того, кто заставил торговцев и их покупателей нарушить привычный ритм жизни базарной площади.

У закрытых ворот храма стоял длинноволосый старик, одетый в порванную серую рубаху. Судя по тому, что покрывали ее большие пятна от грязи и разбившихся яиц, публике не слишком нравилось его выступление. Но он, словно не замечая этого, продолжал говорить слегка севшим голосом.

— …В мире этом вы как дети, но лишены непорочности и чистоты душ. Вы грабите, лжете, предаете, распутничаете и усердствуете в каждом грехе своем и в каждом пороке. И тем навлекаете на себя гнев божий. Не тех каменных истуканов, коим вы в слепоте своей возносите мольбы и приносите многие жертвы, но гнев бога истинного. Бога единого, что сотворил всех и каждого и даровал нам мир этот. Но он отвернул от вас взор свой, ибо мерзки и противны вы ему стали. И хлещет он вас болезнями, войнами и бедствиями многими. И не иссекает чаша страданий ваших и не иссякнет вовеки. Но знайте, что суть всех горестей ваших — лишь в вашем грехе. В слабости и страхе, в неверии и жадности. Вы соткали себе покрывало мерзостей и мните, что укроетесь им от Божьего взора и гнева его, но знайте, что обернется оно для вас саваном. И не будетдля вас спасения, ибо жизнь вечная не примет грешников и лишь праведники ее познают!

— Да что вы этому безумному пасть-то открывать позволяете! — взревел здоровый мужик с огромным пузом и длинной бородой. — А ну заткнись урод! Заткнись, я сказал!

Брошенный им камень угодил старику в плечо. Толпа откликнулась гулом. Где возмущенным, а где одобрительным.

От удара проповедник чуть пошатнулся и, хотя его лицо исказила гримаса боли, он продолжал говорить.

— Человек есть творение бога. Часть бога. И поклоняясь ложным идолам, упорствуя в своем неверии и грехе, вы убиваете Божий огонь в себе и мире! Вы близите темные времена! Ибо отравленный скверной мир — суть мир темный. Мир горестей и торжества страданий!

— Ща я тебе устрою мир торжества страданий, выродок ты этакий! — выкрикнул лысый мужик с волосатыми руками, неожиданно оказавшийся прямо рядом с Айдеком.

Брошенный им камень рассек щеку старика.

— Бог один! — продолжал тот, морщась от боли. — И истина лишь одна. Его истина. Лишь она дарует жизнь вечную человеку!

— Вот и вали в свою вечную жизнь! — взвизгнула женщина с годовалым ребенком на руках, который испуганно жался к матери. Свободной рукой она бросила глиняный кувшин, точно попавший проповеднику в лоб. Старик рухнул на одно колено.

— Слепцы, вы не понимаете, что мои страдания ничто, в сравнении с Забвением, на которое вы себя обрекаете! — прокричал проповедник, зажимая рану, из которой сочилась кровь.

— Это мы ещё посмотрим! — раздался из толпы чей-то голос и сразу несколько камней попали в живот и ноги старика. Ещё один выбил ему передние зубы. Следующий — разбил бровь. Старик рухнул на каменные ступени, закрывая окровавленное лицо руками, но все новые и новые предметы летели из бушующей толпы, попадая ему в спину и голову.

— Да что же это вы делаете, люди, вы же человека убиваете! — запричитала прилично одетая женщина с седеющими волосами, уложенными в высокую прическу.

— А нечего было на богов и на нас хулу наводить, — ответил ей маленький мужчина в мясницком фартуке. — Тьфу, тоже мне праведник. Богохульник он и все тут. Хвала, что хоть не у храма Златосердцего своё выступление устроил. А то ежели бы он его обидел…

Мужичок испуганно схватился за висевшие на его шее обереги и поплевал себе под ноги. Тело старика билось от попадающих в него камней, горшков, костей и всякого мусора, а каменные ступени и резные колонны храма заливала его кровь. Неожиданно позади толпы раздался свист и громкая ругань. Сквозь зевак, бесцеремонно толкаясь и работая деревянными дубинками, двигались семеро стражников, одетых в оранжевые рубахи, кожаные нагрудники и медные шлемы.

Увидев их, несколько заводил тут же скрылись в притихшей толпе, переставшей бросать камни в скрючившегося и завывающего старика. Старший из стражников, шлем которого украшалоранжевый конский волос, оглядел сурово толпу, а потом, ткнув проповедника дубинкой, строго произнес.

— Что за непорядок у вас тут? Чем провинился этот старик?

— Хулу на богов возводил, господин, — выкрикнула из толпы какая-то женщина. — И нас, добрых кадифцев, поносил всякими словами. Однобожник он!

— Правда, правда! — загудела толпа. — Богов клял! Все слышали! Нас оскорблял! Было!

— Понятно. Что конкретно-то говорил?