Пока «бугай» пребывает в вытрезвителе, Лиза успевает и прописаться на новом месте, и пройти медосмотр, и на работу выйти. Её Вера Ивановна приняла, вместе с Алёшей, воспитателем в ясельную младшую группу.

Зарплата – пятьдесят два рубля. Зато вычет за питание всего пятёрка…

Владимир появляется в квартире воскресным утром, когда Лиза добеливает в комнате последнюю стену. Всё его лицо украшено жёлто-сиреневыми пятнами от проходящих синяков.

Он останавливается, приваливается к дверному косяку, морщится. Тем показывает, что мусора накостыляли ему основательно.

Актёр!

Сам продолжает держаться у порога. Ведро-то с извёсткой у Лизы под рукой! С расстояния жмёт на бабью жалость:

– Давай пересмотрим нашу жизнь.

– Уже! – отвечает Лиза. – Пересмотрела. И в сумочку твою боевую упаковала… Видишь, рядом с тобой стоит? Забирай и уматывай! И чтобы я тебя больше не видела…

Нинка из кухни добавляет:

– Я в милиции всех знаю и меня все знают… Надо будет, опять морду разукрасят…

Постояв, помолчав, Владимир исчезает – даже не хлопнув дверью.

Золотая осень. Елизавета медленно идёт широкой улицей Новосибирска. Идёт мимо огромных окон магазина промтоваров. Любуется своим отражением. Не зря её величают иной раз именем Софи Лорен. Хорошо то, что она осознаёт внешность свою достойной похвал только тогда, когда видит отражение. Остальное её внимание занято фантазиями. Рифмы, поговорки, придумки теснятся в голове, как пчёлы в улье. К тому же обычная эта кутерьма постоянно пронизывается сторонними речевыми звуками. Елизавета невольно слышит каждое особо произносимое русское слово. Так композитор слышит малейшие оттенки звуков. Так художник видит тончайшие переливы красок…

Елизавета идёт мимо открытого уличного рынка, напичканного огурцами, помидорами, луком… А ещё астраханскими арбузами, алма-атинскими яблоками, зычными голосами торгового люда…

Елизавете сорок! Она не помнит, чтобы её дни рождения хотя бы один раз в жизни были омрачены ненастьем. Счастливое время – бабье лето!

Деньги в ходу ещё такие дорогие, что за один рубль можно купить и арбуз, и яблоки…

Такого рубля вполне хватает заводским мужикам и на проезд в оба конца рабочего пути, и на обед, и на курево…

Шумит базар:

– Ничё, бабка, у тя семечки! Давай сюда. Сыпь прямо в карман.

– Да ты глянь путём – каки мясисты помидорчики-то мои! Утреннего сбору.

– Огурчики малосольнаи! Бери – не пожалеешь…

– Хорошая капуста. Вилок к вилку. Чё тебе ещё-то надо? Ну и пошёл на хрен! Дряблая… Сам ты дряблый!

Голос хриплый. Не то пропитый. Не то прокуренный. Не хочешь, да оглянешься.

Лиза оборачивается. У женщины с тюрбаном на голове, кокетливо состряпанным из клетчатого зимнего шарфа, заколотого огромной брошью, лицо смахивает на неощипанный капустный вилок – зелёное и мятое.

Быть того не может! Мария?!

Елизавета ошарашена. Она не в силах даже отвернуться. Хотя её капустная тётка уже занервничала. Уже насупилась. Уже раздула ноздри. Сейчас заматерится…

Спасибо – её прикрывает собою спина широкой покупательницы. Не узнанная Марией Елизавета направляется дальше – нужной дорогою. У неё назначена встреча.

Эту самую «встречу» из-за угла длинного кирпичного дома выносят крылья издательской радости. Она размахивает над своею головой обещанным Лизавете ко дню рождения сюрпризом и орёт на всю улицу:

– Твоя книга! Твоя первая книга!