— Да.

Несколько секунд оба молчали. Потом Джаго сказал:

— Ладно. Надо за дело браться. Помогите-ка мне со снаряжением. Времени не так много осталось.

Кейт оставалась на краю скалы. Им понадобилось всего несколько минут, чтобы вернуться наверх. Джаго уверенно шагал впереди, неся на плече свернутые кольцом веревки. Следуя за ним с остальным снаряжением, Бентон думал: «Он знает каждый дюйм этой скалы. Он явно не раз здесь спускался и поднимался».

Бросив веревки на землю, Джаго сказал:

— Вам лучше снять куртку. Ботинки вроде нормальные. Попробуйте, какой из шлемов вам подойдет. Тот, что с красным значком, — мой.

Каменные глыбы здесь были крупнее, а нижняя скала уже, чем в других частях острова, которые Бентон успел увидеть. Джаго надел шлем, быстро выбрал подходящую глыбу, потом, пока двое других внимательно за ним наблюдали, взял три кольца широкой тесьмы, скрутил их вместе, обмотал вокруг каменной глыбы и закрепил карабином. Глядя, как Джаго закручивает массивную металлическую муфту, Бентон подумал, что не вспоминал слово «карабин» уже лет десять, а то и больше. А тесьма называется «стропа». Ему надо вспомнить все названия, Джаго развернул веревку, пропустил ее середину через карабин и широкими взмахами рук снова свернул кольцом обе половины веревки и перебросил ее через край скалы. Она падала, ритмично разворачиваясь, красно-сине сверкая в солнечном воздухе.

Время для Бентона остановилось и, на одну секунду потеряв ориентацию и контроль над собой, он укрылся в воспоминаниях. Ему снова было четырнадцать и вместе с дедом он стоял на гребне той скалы у побережья Дорсета. Дед, которого он всегда называл не иначе, как Хью, был во время Второй мировой войны летчиком-истребителем. Он был дважды награжден за боевые заслуги и после тех бурных лет никак не мог примириться с бескрылой жизнью на земле, где гибель лучших из его друзей оставила о нем чувство невольной вины за то, что он жив. Еще подростком Бентон, любивший деда и изо всех сил старавшийся ему угодить, ощущал, что под его резковатой, полунасмешливой манерой держаться, как под жестким панцирем, кроется чувство утраты и стыда. Хью был фанатичным альпинистом-любителем, видевшим в альпинизме — этой ничейной полосе между небом и скалами — нечто такое, что, как понимал мальчик, было гораздо больше, чем спорт. Фрэнсис (Хью никогда не называл его Бентоном) страстно жаждал разделить увлеченность деда, уже тогда понимая, что то, чему учил его дед, было преодоление страха.

Когда Фрэнсис учился на первом курсе университета, Хью погиб, упав со скалы в Непале, и увлечение Фрэнсиса отвесными скальными стенами поколебалось. Никто из его друзей не занимался альпинизмом. Жизнь его полнилась другими, более неотложными интересами. Но сейчас, в этот миг возвращения памяти, Бентон снова услышал голос деда: «Восхождение здесь высокой сложности — B.C., но, я думаю, ты к нему готов, Фрэнсис. Верно?» — «Да, Хью. Я готов».

Но голос, который он слышал сейчас, был голосом Джаго:

— Восхождение здесь — B.C. Но раз вы поднимались на Татру, вы должны быть к нему готовы. Порядок?

Бентон понимал, что это его последний шанс отказаться. Очень скоро ему придется стоять на узкой кромке каменистого, исхлестанного морем берега, готовясь к опасному восхождению, да еще, возможно, с убийцей. Он повторил в уме слова Кейт: «А.Д. говорил, что не видит Джаго в роли убийцы. А он до сих пор никогда не ошибался».

Он взглянул на Джаго и ответил:

— Я готов.

Бентон снял куртку и сквозь тонкую шерсть свитера тут же почувствовал прикосновение ветра, будто на спину ему положили холодный компресс. Надев и застегнув на себе снаряжение с привешенными к поясу карабинами, оттяжками и закладками, он примерил два шлема, надел тот, что подошел по размеру, и отрегулировал ремешок. Потом взглянул на Кейт. Лицо ее словно застыло от волнения, но она не произнесла ни слова. Он подумал, что она, возможно, хочет сказать: «Вам не обязательно это делать, я вам этого не приказывала». Однако он понимал, что переложить выбор на него означало бы для Кейт отказаться от ответственности. Она могла его остановить, но не могла приказать ему спускаться. И он сам не мог понять, почему это его так радует. Кейт достала из чемоданчика пластиковый пакет для вещественных доказательств и пару резиновых перчаток и протянула ему. Ничего не говоря, он сунул все это в карман брюк.

Он смотрел, как Джаго проверяет, надежно ли закреплены стропы вокруг каменной глыбы, потом продел веревку в карабин у себя на поясе. Теперь былые навыки возвращались легко и просто: веревку за правое плечо и вокруг спины. Никто ничего не сказал. Он вспомнил, что такие рутинные приготовления к скалолазанию всегда делались в молчании: это было формой целенаправленной мобилизации мужества и решимости, как если бы, думал он, дед был священнослужителем, а он сам мальчиком-прислужником и вместе они совершали некий безмолвный, но давно привычный священный обряд. Однако Джаго вовсе не был похож на священнослужителя. Пытаясь укротить страх с помощью черного юмора, Бентон сказал себе, что сам он скорее всего кончит тем, что станет священной жертвой.

Он подошел к самому краю утеса, размял ноги и, повернувшись спиной, завис над бездной. Это был момент свершения, и он принес с собой запомнившееся с давних пор смешанное чувство страха и радостного возбуждения. Если страховка подведет, он сорвется вниз и ему останется всего лишь восемьдесят футов до смерти. Но веревка натянулась и надежно держала. На секунду, оставаясь почти в горизонтальном положении, он поднял взгляд к небу. Гонимые ветром облака мчались в бело-голубом вихре, а внизу море било в лицо скалы с немолчным шумом, казалось, волны этого шума только что впервые достигли слуха Бентона. Но теперь все стало легко, и после более чем десятилетнего перерыва, скользя по веревке и отталкиваясь ногами от скалы, он ощущал то веселое возбуждение, какое испытывал мальчишкой: левая рука контролирует веревку сзади, правая — на веревке перед собой… Бентон чувствовал, как веревка идет сквозь карабин, и был уверен, что владеет ситуацией.

Но вот его ступни коснулись земли. Он быстро освободился от веревки — выстегнулся — и крикнул, что он внизу. Натянув резиновые перчатки, Бентон принялся осматривать узкую полоску выглаженных морем камней и гальки, оценивая, откуда лучше всего начать поиски. Прилив близился неукротимо, с плеском заливая дальние, до тех пор обнаженные гладкие камни, заполняя глубокие каменистые воронки, наступая, а затем снова ненадолго отступая, заставляя сверкать предательски скользкие глыбы и острозубые осколки ломаного гранита. Время работало против Бентона. С каждой новой волной поле поиска сужалось. Не отрывая глаз от земли, он осторожно, полуприсев, двигался вперед ярд за ярдом. Он знал, что ищет: тяжелый камень, но сравнительно небольшой, такой, чтобы можно было держать в руке — орудие убийства, на котором, если им повезет, еще могут остаться следы крови. С каждым ярдом на душе у него становилось все тяжелее и тяжелее. Даже на этой, такой узкой кромке берега были навалены тысячи камней, многие — как раз нужного размера и веса, и большинство из них вымыты и за многие века выглажены морем. Он зря тратит время на бесплодные поиски, а ему еще предстоит опасное восхождение.