— Боюсь, что невозможно. В настоящий момент он спокойно отдыхает, и очень важно его не беспокоить. Может быть, в какое-то время завтра, если у него упадет температура и если он все еще будет здесь. Я предполагаю переправить его на материк завтра утром.

— А разве он не предупредил вас, что хочет остаться на острове? — спросила Кейт.

— Он очень настаивал на этом, именно по этой причине я просил доставить нам кислород и оборудование, которое может мне понадобиться! Пока мы с Джо справляемся, но если температура к утру не упадет, боюсь, его придется отправить. У нас на острове нет достаточных возможностей для лечения столь опасно больного человека.

У Кейт сжалось сердце. В голову ей пришла сердитая мысль: «И вам, конечно, лучше, чтобы он умер не здесь, а в больнице». Она спросила:

— А если он наотрез откажется уезжать, неужели вы решитесь переправлять его против его воли? Не станет ли более вероятным риск, что он умрет, если вы это сделаете?

В ответе Гая Стейвли послышались раздраженные нотки:

— Простите, но я не могу взять на себя такую ответственность.

— Но вы же врач! Разве в ваши обязанности не входит брать на себя ответственность?

Ответом ей было молчание. Гай отвернулся. Кейт заметила, что Джо пристально смотрит на мужа, но ни один из них не произнес ни слова. Что-то, к чему она — Кейт никак не могла быть причастна, происходило в этот момент между ними. Потом она услышала слова Гая:

— Ну ладно. Пусть остается на острове. А теперь я должен к нему вернуться. Доброй ночи, мисс Мискин, и удачи вам в расследовании.

Теперь Кейт обратилась к Джо:

— А вы не могли бы передать ему кое-что, когда он почувствует себя лучше?

— Это я могу сделать.

— Скажите ему, что я нашла то, что, как он и предполагал, мы могли бы найти, и что оно уже отправлено в лабораторию.

— Хорошо, я ему скажу, — ответила Джо, не проявляя любопытства.

Кейт больше нечего было здесь делать, и она не находила что сказать. Сейчас ей предстоял второй звонок Эмме. Она сможет сообщить ей, что А.Д. спокойно отдыхает. Это, наверное, хорошо, это, несомненно, ее немного утешит. Но для Кейт, выходившей сейчас в ночную тьму, утешения не было.

Кейт провела беспокойную ночь, а в пять часов уже проснулась. Она лежала, глядя во тьму за окном, и пыталась решить, то ли ей повернуться на другой бок и попытаться поспать еще пару часов, то ли признать поражение, встать и приготовить чай. День обещал быть полным огорчений и разочарований. Ее радостное возбуждение из-за обнаруженного камня таяло. Судебный биолог скорее всего сможет определить, что кровь на камне — это кровь Бойда, но что это даст, если эксперт по отпечаткам пальцев не сумеет получить отпечатки с камня или с остатков резиновой перчатки? Лаборатория придает этому расследованию первостепенную важность, но Кейт не надеялась, что какие-то из пятен крови на ризе могут быть еще чьими-то, кроме Бойда. Этот убийца знал свое дело.

Их расследование целиком основано на предположениях. Из четырех подозреваемых, на которых они с Бентоном решили сосредоточить внимание, Рафтвуду и Пэджетту было легче всего дойти до маяка незамеченными, если воспользоваться нижней скалой. Тремлетт — в Перегрин-коттедже к северу от гавани — не имел такого преимущества, однако из всех подозреваемых он скорее всего мог прочесть записку Шпайделя. Он также мог увидеть, как ранним утром Оливер выходит из дома, и последовать за ним, понимая, что как только они окажутся в башне маяка, ему придется действовать быстро, но зато ни у кого не будет возможности сразу его обнаружить. Ведь благодаря запертой на засов двери он будет в безопасности и, кроме того, может рассчитывать как раз на то, что на самом деле и произошло: Шпайдель, обнаружив, что попасть на маяк невозможно, оставил свою затею и ушел.

Беспокойно ворочаясь в постели, подавленная почти неодолимой уверенностью в неизбежности провала, Кейт пыталась выстроить порядок действий на сегодняшний день. Она отвечает за это расследование. Она подведет и А.Д., и Бентона, и себя. А в Лондоне Харкнесс уже, наверное, обсуждает с управлением полиции Девона и Корнуолла, какое подкрепление можно обеспечить на Куме с минимальным риском заражения, возможно, даже обсуждает с министерством внутренних дел, не следует ли передать расследование целиком в руки местной полиции. Он говорил ей, что дает им время до пятницы. А пятница всего через два дня…

Встав с постели, она протянула руку за халатом. Как раз в этот момент зазвонил телефон.

Она сбежала вниз по лестнице в гостиную за считанные секунды и услышала голос Джо Стейвли:

— Простите, что бужу вас так рано, инспектор, но ваш начальник хочет вас видеть. И вам лучше поторопиться. Он говорит, это срочно.

Последние несвязные воспоминания Дэлглиша об утре понедельника были о чьих-то лишенных тел руках, помогающих ему подняться в автотележку, о тряском пути через мыс под небом, вдруг ставшим обжигающе жарким, об облаченном в белое человеке в маске, укладывающем его в постель, и об успокаивающей прохладе укрывших его простыней. Ему вспоминались ободряющие голоса, но не произносимые ими слова и свой собственный настойчивый голос, убеждавший их, что они просто обязаны оставить его на острове. Было очень важно донести это утверждение до сознания загадочных, облаченных в белое незнакомцев, которые, по-видимому, теперь распоряжались его жизнью. Они должны были осознать, что ему нельзя покидать Кум. Как сможет Эмма отыскать его, если он без следа исчезнет, отправленный в грозное никуда? Но была еще одна причина, почему он не мог уехать, что-то такое, связанное с маяком и работой, которая еще не закончена.

К вечеру в среду сознание Дэлглиша стало ясным, но он ощущал невероятную слабость во всем теле. Ему трудно было менять положение головы на высоких подушках, и весь день его то и дело сотрясали приступы кашля, надрывавшие грудь так, что было трудно дышать. Перерывы между такими пароксизмами становились все короче, кашель резче, пока во второй половине дня не явились Гай и Джо Стейвли. Они засуетились вокруг его кровати, устанавливая аппаратуру, ввели ему в ноздри трубки, и он стал дышать струящимся в легкие кислородом. А теперь, вечером, он лежал спокойно и тихо, ощущая, как болят руки и ноги, как горит тело от высокой температуры, но испытывая блаженство от того, что освободился от невыносимо тяжелых приступов кашля. Он не имел никакого представления о днях недели, о том, сколько прошло времени. Он попытался повернуть голову, чтобы взглянуть на часы у кровати, но даже такое незначительное усилие сразу же его утомило. Должно быть, сейчас вечер или глубокая ночь, подумал он.

Кровать стояла под прямым углом к высоко расположенным окнам. Значит, как ему помнилось, эта комната — соседняя с той, где он стоял, глядя на лежавший на кровати труп Оливера. Сейчас Дэлглиш смог вспомнить каждую подробность этой сцены, смог вспомнить и то, что происходило потом. Он лежал здесь, скованный тьмой, словно в ловушке, устремив глаза на два еле различимых прямоугольника, отпечатавшихся высоко на стене, которые под его пристальным взглядом постепенно превращались в окна, прорисованные звездным узором. Под окнами он разглядел глубокое кресло и в нем женщину в белом халате, со спущенной на шею маской. Женщина сидела, откинувшись головой на спинку кресла, видимо, задремав. Дэлглиш вспомнил, что она — или кто-то вроде нее — была здесь каждый раз, как он просыпался. Теперь он понял, что это Джо Стейвли. Он лежал тихо, пытаясь освободить мозг от осознанных мыслей, наслаждаясь коротким отдыхом от рвущей грудь боли.