Я прошел к свободному столику, спрятавшемуся под раскидистой кроной олеандра, и, подчиняясь безотчетному чувству, присел на лавку. Рука невольно потянулась к простенькой металлической пепельнице, а взгляд искал незамысловатую, прочерченную гвоздем на доске надпись. Она была на месте, лишь слегка потускнела от времени и непогоды. Казалось, здесь ничего не изменилось после той нашей первой беседы с Ириной, натолкнувшей меня на мысль об очерке о трех замечательных женщинах, с двумя из которых я только что встретился.

Нахлынувшие воспоминания снова возвратили меня к тем прекрасным дням, подарившим незабываемую радость встреч с ними. Я повернулся к центральной аллее, и мои глаза невольно остановились на арке…

Ирина… Когда, в какой момент появилась она?! Она возникла из этого пьянящего воздуха, бесконечного неба, теплого моря и ярких солнечных лучей. Легкой уверенной походкой пересекла улицу и вышла на нас с Виталием Чамагуа, главным редактором газеты «Республика Абхазия».

Светло-синий брючный костюм, темный с искоркой жакет подчеркивал достоинства ее статной фигуры. Перехваченные кокетливым бантом пышные каштановые волосы задорно развевались на ветру, а волнистая прядь озорно ниспадала на высокий лоб. Большие серые глаза, смоляные крылья бровей, тонкий овал лица с чувственными губами и маленькой родинкой над верхней губой завораживали и, как магнит, притягивали взгляды мужчин.

Занимавшие соседний столик «новые абхазы» перестали обращать внимание на попискивание сотовых телефонов и откровенно пожирали ее глазами. Два усача, долбившие вопросами журналиста Сергея Арутюнова о том, что станет с Грузией, если Абхазия нанесет упреждающий удар по ее хозяину — Америке (знай об этом в Вашингтоне и Тбилиси — наверняка бы содрогнулись), резко поумерили пыл и переключили свое внимание на нее. На что уж степенны шахматисты и заядлые «козлятники», но и те забыли про игру и приняли охотничью стойку. Мы с Виталием их всех обломали.

— Ирина. Красивая женщина! — с восхищением произнес он и приветливо помахал ей рукой.

Она заметила нас и прошла к столику. Я не без гордости, с превосходством посмотрел в сторону «новых абхазов», а Виталий не удержался и сказал:

— Если такие женщины не проходят мимо, значит, мы еще чего-то стоим.

Ирина властным взглядом прошлась по нам, как по больному на операционном столе, и скептически заметила:

— Не стоит обольщаться.

— Это почему же?! — в один голос возмутились мы.

А она продолжала безжалостно разрушать возникшие у нас иллюзии.

— Тем более с такими золотыми цепями.

— Какие цепи?! Так, одно название, — скромничали мы.

— По нынешним временам с подобным снаряжением долго не протянешь, — вынесла Ирина суровый вердикт.

— Совершенно верно! Киллеры их давно заждались, — тут же поддержал ее подсевший к нам Сережа Арутюнов.

— Тебе, с твоим навороченным сотовым, конечно, виднее, — подозрительно быстро согласился Виталий и потом не преминул подпустить яду: — Хитрый ты мой, а зачем цепь снял?!

— Жить хочется, вот и пришлось сдать в ломбард. Кстати, там такая давка, что вы вряд ли успеете, — нанес ответный укол Сергей.

И пока старые приятели обменивались взаимными колкостями, Ира маленькими глотками пила кофе и с живым интересом наблюдала за ними. Ее строгое и кажущееся холодным лицо время от времени согревала мягкая улыбка, глаза лучились лукавыми морщинками, и в этот миг в ней появлялось что-то от озорного мальчишки и коварной обольстительной цыганки. Необыкновенной женственностью и притягательностью были исполнены ее жесты и движения.

Виталий и Сергей, продемонстрировав во всем своем блеске ораторский арсенал, затем деликатно перевели разговор на тему войны. Мрачная тень ее воспоминаний легкой тучкой прошлась по лицу Ирины, но она не замкнулась и, к моей радости, согласилась на встречу с Тали и Майей, о мужестве и героизме которых во время войны я уже был наслышан. После короткого обмена мнениями мы сошлись на том, что более подходящего места, чем фотостудия Володи Попова, нам не найти. Вопрос был решен, и Виталий предложил выпить еще по чашке кофе, но все дружно отказались.

К этому времени солнце поднялось над кронами могучих эвкалиптов и стало припекать спины. Ожил и запищал сотовый телефон у Сергея, звонили из корпункта, он извинился и отправился к себе. Виталий еще какое-то время оставался с нами, но подошел час сдачи газеты в набор, и мы с Ириной, проводив его до редакции, не сговариваясь, решили прогуляться по тенистым улицам города.

Дорога, описав замысловатую петлю среди полыхающих осенним пожаром цветочных клумб, круто пошла в гору. Начались старые — конца XIX века — кварталы аристократического Сухума. Время и война не пощадили их, но даже они не смогли уничтожить тот особенный дух, которым дышали каждый камень мостовой и стены так не похожих друг на друга двух— и трехэтажных особняков.

Это был особенный мир, и мне уже почудилась в густых зарослях одичавшего инжира и виноградника хорошо знакомая по фильмам и фотографиям коренастая фигура, затянутая в серый френч. Из-за спины вождя зловеще поблескивал стекляшками пенсне «всесоюзный палач» Лаврентий Берия. Из венецианской беседки, чудом уцелевшей после взрыва авиабомбы, доносился бархатистый голос Антона Чехова. Его заглушал заразительно-звонкий смех артиста Геннадия Хазанова. Главный герой известной кинокомедии «Маленький гигант большого секса» нашел в этом чарующем уголке земли не только самых замечательных красавиц, а и лучшее на всем побережье от Анапы до Батума вино.

Веселый перестук молотков возвратил нас к действительности. У недавно отремонтированной больницы вокруг медицинского оборудования и груды ящиков оживленно сновали врачи, медсестры и рабочие. Незлобно подзуживая друг друга, грузчики осторожно спускали по доскам импортную аппаратуру и заносили в здание.

Ира приостановилась посмотреть на это заграничное медицинское чудо, ее лицо помрачнело, и она с горечью произнесла:

— Эх, тогда бы все это! Сколько ребят могли бы спасти! Нам не хватало элементарного, и от безысходности порой не хотелось жить. Даже не знаю, откуда только брались силы!

— Испытания мобилизуют, — обронил я.

— Наверное, — согласилась Ира. — И, если бы не мужество ребят, я не знаю… Нет, они не упрекали нас, а когда подступала смерть…

Она осеклась, ее глаза затуманились, и я услышал тронувшую меня до глубины души исповедь-рассказ:

— Его привезли на рассвете. Старенькая «нива», на которой, казалось, не осталось живого места, каким-то чудом добралась до полевого госпиталя, затерявшегося в горах. Два усталых и запыленных бойца бережно вынесли и положили на траву завернутое в одеяло тело. В слабом свете керосиновой лампы бледным, бескровным пятном отсвечивало лицо, и лишь по слабому трепету ресниц можно было понять, что жизнь еще не оставила его.

На шум голосов из палатки вышел Даур — хирург, воспаленными от бессонницы глазами посмотрел на бойцов, раненого и устало сказал: «Немедленно в операционную!»