Выходец из семьи правоверных иудеев, участник эсеровского революционного подполья, Фондаминский стал одним из деятельных сотрудников русской православной общины зарубежья. На его квартире проходили собрания писателей и философов, многие из которых станут впоследствии инициаторами создания религиозно-общественной благотворительной организации «Православное дело» (1935–1943), призванной решать «вопросы крова, одежды, насущного хлеба, материнства, болезни» среди эмигрантской бедноты.

В «Православное дело» вошли Н. А. Бердяев, о. Сергий Булгаков, литературовед К. В. Мочульский, а возглавила движение знаменитая монахиня Мария – Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева. Фондаминский был одним из самых деятельных помощников матери Марии, с которой его объединяли «одни и те же мысли, язык, идеал христианской любви, общая обращенность к страждующему миру и жертвенность» (Ф. Т. Пьянов). Будучи православным и по убеждениям и по образу жизни, Фондаминский долго откладывал свое крещение, полагая себя, бывшего эсера-террориста, «недостойным». Крестился он только в сентябре 1941 года, в Компьенском концентрационном лагере, куда был отправлен немецкими оккупационными властями вместе с другими парижскими евреями. Узнав, что Фондаминскому грозит отправка в Освенцим, друзья подготовили ему побег, но он счел недопустимым для христианина покинуть обреченных на смерть соузников. «Пусть друзья мои обо мне не беспокоятся, – писал он в последнем письме на волю. – Скажите всем, что мне очень хорошо. Я совсем счастлив. Никогда не думал, что столько радости в Боге». В Освенциме он был убит 19 ноября 1942 года, как и хотел, «со всеми».

– Из такого теста делаются святые, – подытожила историю жизни Фондаминского мать Мария, повторившая через два года его подвиг.

Именно Фондаминский, хорошо понимая, что дело Савинкова в Польше проиграно, «выманил» Мережковских в Париж из Варшавы осенью 1920 года, деликатно использовав в качестве предлога… «квартирный вопрос». «Он писал нам в Варшаву, что наша старая парижская квартира цела, благодаря заботам о ней прежней нашей горничной, – писала Гиппиус (в своих воспоминаниях она именует Фондаминского его постоянным литературным псевдонимом – И. Бунаков). – ‹…› Бунаков писал, что раз квартира сохранилась, мы должны за нее держаться, ввиду кризиса помещений».

Фондаминский же встретил своих друзей в Париже, «заселил» их на Колонель Боннэ и первое время «опекал», вводя в эмигрантские круги послевоенного Парижа. Однако увидев, что Мережковские еще не отошли от варшавских политических страстей и ведут себя, мягко говоря, неадекватно своему положению и возможностям, Фондаминский тихо отошел от «Союза непримиримых», провожаемый раздраженным брюзжанием Гиппиус, «достаточно», по ее мнению, «узнавшей» и самого бывшего эсера-террориста, и «его партию… ее сегодняшний состав, который он нам определил сам же, – „все такие, как негодяй Чернов“, – и где он был, в лучшем случае, как бы пленником».

– Мы именно так хотели о нем думать, зная его неумную слабость и мягкость, – добавляла Гиппиус (о других эмигрантах, не пожелавших объединиться с «союзниками», она высказывалась куда резче). – Он все-таки казался нам человеком… симпатичным, но – какие же можно было возлагать на него надежды!..

Выждав, пока супруги «отбуянят» в бурцевской газете, Фондаминский после закрытия «Общего дела» вновь возникает у Мережковских с предложением переключиться с политической на литературно-общественную деятельность, благо бесперспективность первой понимала к этому времени даже Зинаида Николаевна, затосковавшая по славным временам литературной полемики в эпоху «Нового пути». «Что до меня – я уже на беллетристику свою махнула рукой, – писала она 28 октября 1923 года И. С. Шмелеву, – подумала вернуться к литературной критике. В Совдепии литературы не имеется, все „мэтры“ наши здесь. Ну вот за них и примусь полегоньку ‹…› пора воскреснуть Антону Крайнему».

И «Антон Крайний» действительно «воскрес» на страницах «Современных записок»: с 1924 года под этим дореволюционным, «весовским» псевдонимом Гиппиус помещает здесь регулярные обзоры зарубежной русской литературы. Мережковский печатался в журнале Фондаминского гораздо реже жены; он опубликовал в нем в 1924–1926 годах «Тутанкамона на Крите» и «Мессию» – последние из его больших «беллетристических» вещей.

Сотрудничество с «Записками», как, впрочем, и с другими крупными изданиями зарубежья, протекало у Мережковских трудно, поскольку, по ядовитому выражению Г. П. Струве, оба не могли избавиться от раздражавшего окружающих убеждения в том, что они «чуть ли не одни хранили белизну эмигрантских риз, одни оставались верны завету непримиримости к большевикам». Однако благодаря «опеке» и «кураторству» Фондаминского именно этот журнал может, в какой-то мере, быть назван «третьим» (и последним) «своим» журналом Мережковского, имевшим в годы его эмиграции значение, подобное тому, которое имели некогда «Северный вестник» и «Новый путь».

* * *

«…Несмотря на свою политическую изолированность, Мережковские и в 20-х и в 30-х годах играли видную роль в русском Париже и в частности в его литературной жизни, – пишет Г. П. Струве. – Единомышленных с ними людей, если не считать ‹…› Злобина, около них почти не было. Но вокруг Мережковских всегда кипела интенсивная интеллектуальная жизнь. К ним льнула в Париже литературная молодежь, хотя именно этой молодежи были скорее чужды их религиозно-общественные интересы и их политическое однодумство».

У Мережковского в эмиграции был свой, весьма широкий круг постоянных поклонников и почитателей, и «молодые» занимали в нем действительно важное место. Прежде всего это относится к участникам Союза молодых поэтов, организованного в 1920-е годы литераторами, собиравшимися в кафе «Ла Болле» Латинского квартала. С 1925 года эти собрания приняли организованный характер. Стали проходить литературные вечера, на которых «начинающие» (как правило, не имеющие доступа на страницы «серьезных» изданий «русского Парижа») читали свои стихи, делались доклады, проходили обсуждения книжных новинок зарубежья.

Среди организаторов Союза были молодой поэт и критик, дебютировавший еще в России, Юрий Константинович Терапиано (ставший первым председателем Союза) и студент филологического факультета Сорбонны Виктор Андреевич Мамченко. Оба были поклонниками Мережковского – в 1925 году Терапиано сделал доклад о только что появившемся романе «Тутанкамон на Крите» («Рождение Богов») – и стали главными «посредниками» между литераторами Союза молодых поэтов и квартирой на рю Колонель Боннэ.

С 1925 года Мережковский и Гиппиус устраивают у себя по воскресеньям литературный jour-fixe. Состав участников «воскресений» был весьма пестрый, помимо постоянных гостей Мережковских сюда специально приглашали новичков на «литературные смотрины».

– Единственное условие, – предупреждала Гиппиус, – чистота в смысле антибольшевизма.

С первых дней установился негласный ритуал приема, четко деливший «воскресенья» на «два акта». Прибывающие гости собирались в приемной. Тон здесь задавала Гиппиус, искусно поддерживая случайный и немного «сплетнический» разговор – о чьей-нибудь статье или стихах, о каких-нибудь обидах и недоразумениях.