Кисуму посидел еще немного, погруженный в мысли и горькие воспоминания. Потом взял свой меч и вырыл могилу Ю-ю Лианю. Схоронив друга, он завалил могилу камнями, спрятал меч в ножны и ушел, оставив позади руины Куан-Хадора.

Нездешний подобрал арбалет, ножи и спустился по лестнице в нижнее помещение библиотеки. Кива сидела там одна.

— Они ушли, — сказала она, встала и обняла его. — Как ты?

— Как смерть, — ответил он с кривой улыбкой.

— Я слышала его... демона. В жизни не испытывала такого ужаса, даже когда Камран увез меня из деревни.

— Теперь это кажется таким далеким. — Нездешний взял ее за руку, и они спустились на террасу, где их ждала Устарте.

— Врата закрылись, — сказала она. — Ю-ю Лиань затворил их ценой своей жизни. Кисуму жив.

Нездешний огляделся, ища тело Элдикара Манушана.

— Он мертв, — сказала Устарте.

— По-настоящему? Вот не думал, что он умрет, упав с балкона.

— В него ударила молния, и последствий этого он уже не смог исцелить.

— Стало быть, кончено, — устало сказал Нездешний. — Это хорошо. Где Мадзе?

— Все еще сидит в подвале, связанный. Кива освободит его, а мы с тобой пойдем на конюшню.

— Зачем?

— У меня есть для тебя один последний подарок, друг мой.

— Я чувствую близость смерти, Устарте, — улыбнулся он. — Кровь еле-еле струится по жилам, твои чары слабеют. Мне думается, сейчас не время дарить подарки.

— Доверься мне, Серый Человек.

Устарте взяла его за руку и повела за собой, а Кива побежала в подвал к Мадзе Чау. Старик, голый и привязанный к стулу, устремил на нее вопрошающий взгляд.

— Я пришла освободить вас. Серый Человек убил чародея.

— Еще бы ему не убить — но почему ты не принесла мою одежду? Почему в минуту опасности люди тут же забывают о хороших манерах? Развяжи меня, а потом ступай в мои комнаты и подбери мне подобающее одеяние и мягкие туфли.

— Прошу прощения, мой господин, — с улыбкой поклонилась Кива. — Угодно еще что-нибудь?

Мадзе кивнул:

— Если кто-то из моих слуг жив, пусть приготовят мне сладкий чай.

Уже светало, когда Киве удалось наконец добраться до конюшни. Устарте сидела на каменной скамье под ивой рядом с двумя криаз-норами. Серого Человека с ними не было.

— Где он? — спросила Кива.

— Он ушел, Кива. Я открыла ему Врата.

— Куда ты послала его?

— Туда, куда он всегда хотел отправиться.

Кива села, чувствуя великую печаль.

— Трудно поверить, что Серого Человека больше нет. Он казался таким... несокрушимым, почти бессмертным.

— Он такой и есть, милая. Он ушел из этого мира, только и всего. По-настоящему Нездешний никогда не умрет — такие, как он, будут всегда. Где-то, в эту самую минуту, другой Серый Человек готовится встретить свою судьбу.

Кива перевела взгляд с Устарте на двух воинов:

— А вы? Что теперь будет с вами?

— Мы не принадлежим этому миру, Кива. Теперь, когда мне не нужно больше тратить силы на борьбу с Дерешем Карани, у меня появилась возможность вернуть нас всех домой.

— В мир Дереша Карани?

— Для вас здесь борьба окончена, но для меня нет. Я не могу жить спокойно, пока Зло, породившее Дереша Карани, продолжает существовать.

— Вы ей поможете? — спросила Кива воинов, и Трехмечный ответил:

— Думаю, да.

Тана тщательно вымела обмазанный глиной пол, но в воздухе осталось висеть не меньше пыли, чем попало за порог. Дакейрас вырезал в глине узоры, а пол вокруг очага выложил цветными камешками из ручья. Прошлый год выдался неурожайный, и им едва хватило денег, чтобы дотянуть до следующего, но Дакейрас обещал, что, как только их хозяйство даст доход, он настелет настоящий пол.

Тане очень этого хотелось, но при взгляде на мозаику у очага она заранее чувствовала сожаление. Она носила двойняшек, когда Дакейрас притащил целый мешок этих камешков. А уж как радовался тогда шестилетний Геллан!

«Все красненькие я собрал, мама. Нарочно их искал. Правда, папа?» — «Да, Гил, ты молодчина». — «Молодчина, а новые штанишки все промочил», — упрекнула Тана. — «Нельзя же собирать камешки в ручье и остаться сухим», — возразил Дакейрас. — «Правда, мама, нельзя. И мне нравится, когда я мокрый. Я чуть рыбку руками не поймал».

Тана взглянула в ярко-голубые глаза сына и растаяла.

«Ладно уж, прощаю. Только зачем нам целый мешок гальки?»

Два следующих дня Дакейрас с Гелланом выкладывали свою мозаику. Тана вспоминала об этом с любовью. Геллан визжал от восторга, а Дакейрас, перемазанный глиной, щекотал его. Закончив работу, они разделись и взапуски помчались к ручью. И Дакейрас дал сыну выиграть. Хорошее было время.

Тана отставила метлу в угол и стала на пороге. Геллан играл на лугу со своим деревянным мечом, девочки спали в колыбельке, Дакейрас охотился на оленя. Солнце ярко светило с покрытого пушистыми белыми облаками неба. Точно овечки на голубом поле, подумала Тана.

Хорошо будет поесть оленины. Запасы у них на исходе. Городской лавочник, правда, продлил им кредит, но Тане очень не хотелось еще больше залезать в долги.

Люди добры к ним, и это заслуга Дакеираса. Все помнят, как он, еще офицером, спас общину от набега сатулов. После той кампании Дакеираса и его друга Геллана, в честь которого они назвали сына, наградили медалями. Геллан и теперь остается в армии. Тана часто спрашивала себя, не жалеет ли Дакейрас о том, что стал крестьянином.

Его командир приехал к Тане назавтра после того дня, когда Дакейрас объявил о своем намерении уйти в отставку. «Я думаю, ваш муж совершает серьезную ошибку, — сказал он тогда. — Он принадлежит к редкой породе прирожденных бойцов, но при этом умеет пользоваться головой. Люди его почитают. Он мог бы далеко пойти, Тана». — «Я не просила, чтобы он оставил службу, сударь, он сам так решил». — «Очень жаль. Я надеялся, что это вы придумали и что мне удастся переубедить вас». — «Я была бы счастлива с ним, кем бы он ни был — солдатом, крестьянином или пекарем. Но он сам сказал, что должен уйти со службы». — «А почему, не сказал? Разве ему плохо в армии?» — «Нет, сударь. Даже слишком хорошо». — «Не понимаю». — «Больше я ничего не могу вам сказать. Это было бы неправильно».

Офицер так и ушел, ничего не поняв. Разве могла Тана передать ему то, что доверил ей Дакейрас? Война во всех ее видах, которая большинство людей пугает, у него начинает вызывать дикий восторг, сказал он. «Если я останусь, то сделаюсь тем, кем не хочу быть». В конце концов командир уговорил Дакейраса взять годичный отпуск, но в отставку пока не подавать. Теперь этот год почти на исходе.