Но Малин не звонит дочери, держится от нее подальше, как хочет Янне. Или ей только кажется, что он этого хочет?

Форс отводит взгляд от своего отражения в зеркале. Будь ей четырнадцать, она наверняка перерезала бы себе вены. Вместо этого она надевает спортивный костюм и совершает пробежку по улицам Линчёпинга.

Малин чувствует, как по спине стекает пот. Она ничего не видит вокруг и слышит только биение собственного сердца. Оно еще достаточно сильное.

Вернувшись домой, Малин звонит в участок. Вальдемар Экенберг сообщает ей, что в расследовании не появилось ничего нового.

Она открывает дело Марии Мюрваль. Ей надо подготовиться к выступлению перед школьниками.

Малин садится за кухонный стол. За окнами совсем стемнело.

«У меня же ничего не осталось в жизни, — думает она. — Даже Туве. Вернется ли она ко мне когда-нибудь?»

3 ноября, понедельник

«Двести человек как минимум, — думает про себя Малин, оглядывая аудиторию. — И все смотрят на меня. Надеюсь, моя бежевая блузка действительно подходит к голубой шерстяной кофте».

Актовый зал школы в Стюрефорсе набит до отказа. Мобильные телефоны отключены.

Малин Форс стоит за кафедрой и смотрит на молодых людей. Когда-то она сама сидела в этом зале.

Ректор Биргитта Свенссон, прокуренная сорокалетняя женщина в сером костюме, стоит рядом с Малин. Она постукивает пальцем в маленький черный микрофон, призывая аудиторию к вниманию.

— Мы начинаем, прошу отключить мобильные телефоны.

К изумлению Малин, в зале воцаряется полная тишина. Отключаются последние телефоны, разговоры переходят на шепот, прежде чем смолкнуть совсем.

В помещении пахнет промокшей одеждой и сырой штукатуркой.

— Позвольте представить вам Малин Форс, инспектора полиции Линчёпинга. Она расскажет вам о своей работе. Поприветствуем нашу гостью!

Аплодисменты. Кто-то свистит. Когда в зале снова устанавливается тишина, Малин начинает нервничать. С чего начать? Тело ноет, не получив привычной дозы алкоголя. Малин фиксирует взгляд на стенных часах. 9:09.

Ей предстоит говорить целый час. О чем? Эти молодые люди, кажется, знают о жизни все — и в то же время ничего. Не стоит недооценивать их жизненный опыт, и все-таки… Что они знают о преступлениях, о насилии? По крайней мере, некоторые из них сталкивались с чем-то подобным дома.

Как Туве. Я ударила Янне у нее на глазах. Как я могла?

Они ждут.

Проходит минута, другая, а Малин до сих пор не произнесла ни слова.

Ученики недовольно ерзают на стульях.

— Я работаю с тем, — начинает Малин, — что принято называть преступлениями против личности: с изнасилованиями, избиениями…

Она делает паузу; аудитория напряженно ждет.

— …и убийствами. Вам известно, что такое происходит даже в нашем относительно спокойном городе.

Дальше все идет само собой. Малин рассказывает о типичных ходах в расследовании, приводит примеры из своей практики, оставляя в стороне самое страшное.

— Мы делаем все, что в наших силах, — заканчивает она. — И надеемся, что работаем не напрасно.

Недомогание прошло — сконцентрировавшись на докладе, Малин будто забыла о нем. Но когда ученики начинают расспрашивать ее об убийстве, которым она занимается сейчас, Малин чувствует, что силы ее на исходе.

— Благодарю вас за внимание, — говорит она, прежде чем слушатели успевают задать очередной вопрос, и сходит с кафедры.

Зал оглашается аплодисментами, снова слышится свист.

«Это часть ритуала, — думает Малин. — Они будут аплодировать и свистеть независимо от того, о чем им рассказывают: о полицейском расследовании или о Холокосте».

У выхода к Малин Форс подходит ректор.

— Все прошло хорошо, — говорит она. — Они даже задавали вопросы, чего почти никогда не делают. Их явно заинтересовал ваш рассказ.

— Я заметила, — соглашается Малин. — Вопрос в том, чему мне удалось сегодня их научить.

Ректор приобнимает Малин за плечи.

— Не будьте слишком требовательны к себе.

Малин хочет выскользнуть из ее объятий, но ректор смотрит ей в глаза, словно удерживая взглядом.

— Вы сами видели, что они кое-чему научились, и я благодарна вам за это. Чашечку кофе? Можно в учительской.

К своему собственному удивлению, Малин соглашается.

Вальдемар и Юхан ушли в буфет, оставив Ловису Сегерберг одну в «бумажном Аиде». Чем бы ей сейчас заняться: сесть за компьютер Фредрика Фогельшё или порыться в какой-нибудь папке с бумагами?

Ловиса задумывается и почему-то вспоминает Малин Форс. Неужели правда то, что о ней говорят? Что она вела машину в нетрезвом состоянии, но дело замяли; что как только расследование закончится, она отправится в реабилитационный центр для больных алкоголизмом? Все мы люди, и даже стражи порядка иногда совершают ошибки. Непогрешимые, самоуверенные типы даже в полиции никому не нужны. Смогут ли коллеги обойтись без Малин? Вряд ли, она из тех, на кого всегда можно положиться, кто задает в группе тон.

Может, стоит побеседовать с ней за чашечкой кофе как женщина с женщиной?

Ловиса тут же отгоняет эту мысль, поднимается и оглядывает комнату.

На полке у двери лежит одинокая черная папка. Бог знает, как она туда попала. Ловиса берет папку и возвращается на место. Внутри три чистых листа бумаги, а под ними конверт без штемпеля. Под конвертом Ловиса обнаруживает еще один лист, на котором что-то неразборчиво написано от руки.

Ловиса чувствует, как время остановилось и у нее холодеет внутри.

Не это ли письмо они искали здесь все эти дни?

Биргитта Свенссон откидывается на спинку зеленого кресла и откусывает от марципанового пирожного. Малин греет руки, обхватив ладонями чашку.

Сейчас они одни в учительской и наслаждаются тем покоем, который навевают только запах свежесваренного кофе и вид стеллажей, уставленных книгами.

— У нас в школе есть одна серьезная проблема, — говорит Биргитта, — издевательства над маленькими и слабыми учениками. И что бы мы ни делали, нам никак не удается ее решить.

— Вам не дают покоя какие-то конкретные хулиганы?

Малин вспоминает парней из поселка Юнгсбру, которых допрашивала несколько лет назад в связи с расследованием убийства. Они держали в страхе всю школу.

— Если бы все было так просто! — восклицает Биргитта. — Вчерашние жертвы становятся на место истязателей. Хулиганы приходят и уходят, а проблема остается.

— И как же вы пробовали ее решить?