— А вы не просили сына убить кого-нибудь из Фогельшё, Фредрика или Акселя?

— Нет, хотя, должен признаться, я думал об этом.

Как много всего на этих полках!

У отца были такие же, но он бил меня по пальцам линейкой, когда я добирался до них.

Так что же мне нужно?

Андерс Дальстрём только что пообедал и теперь бродит по отделу строительных товаров универмага «Экхольм».

Веревка.

Клейкая лента.

Почему все так на меня смотрят? Ружье осталось в машине. Я должен положить этому конец, все снова будет замечательно. А потом полиция найдет его, удивится и окончательно запутается.

Я убью его. Ведь все началось с него, не так ли? И папе это понравится.

Андерс Дальстрём чувствует, как беснуются у него в крови последние змееныши. Все пройдет хорошо, как всегда. Ты видишь меня, Андреас?

Я должен уничтожить Фогельшё.

Андерс платит. Потом садится в машину и направляется в сторону Дроттнинггатан.

— Йохен Гольдман, — еще раз слышится в мобильнике.

«Есть голоса, похожие на удар плеткой по самому больному месту, — думает Малин. — Свинья».

Она стоит под дождем на улице Юргордсгатан возле дома престарелых «Серафен», прижав телефон к уху. Раздражена и в то же время чувствует, как внутри растекается странное тепло, начинающееся где-то в самых неподконтрольных сознанию участках тела.

Малин вспоминает загорелое лицо Гольдмана на фоне сверкающей глади бассейна. Жесткость и уязвимость, придающую ему сходство с Йерри Петерссоном.

— Вы что-то хотели?

Малин открывает дверцу автомобиля свободной рукой и опускается на сиденье. Йохен дышит в трубку.

— Фотографии, — говорит она. — Ведь это вы прислали мне снимки моих родителей?

— Какие еще снимки?

Малин видит улыбающееся лицо Йохена Гольдмана. «Разве нам больше не о чем поговорить, а?»

— Вы знаете какие.

— Я ничего не знаю ни про какие снимки. Ваших родителей? Где же я мог снять их? Даже не представляю.

— Вы в Швеции?

— Да.

— Вы заезжали в Линчёпинг?

— Что мне там делать?

— Это вы шантажировали Йерри Петерссона? Вы посылали ему письма с угрозами, вымогали деньги?

— Денег у меня более чем достаточно, если так вообще бывает.

Разверзлись хляби небесные. Град, похожий на маленькие белые зерна, ритмично барабанит по крыше машины.

— Слушаете африканскую музыку?

— Град, — отвечает Малин.

— Если у меня и были дела в Линчёпинге, вряд ли я поехал бы туда сам.

Намеки, колкости.

— Чего вы хотите?

— Я снял номер в «Гранд-отеле» в Стокгольме. Не хотите взглянуть? Мы могли бы весело привести время: выпить шампанского, пофотографировать… Что скажете?

Малин обрывает разговор. Закрывает глаза.

Ей кажется странным, что Гольдман до сих пор существует, что до сих пор где-то живут ее родители и что любому человеческому поступку можно найти сколько угодно объяснений.

Автомобиль проезжает мимо дома Акселя Фогельшё по Дроттнинггатан.

Ни Малин, ни Харри не заметили человека с длинными черными волосами, тенью прошмыгнувшего в подъезд.

Все играешь, Йохен? Все равно ты когда-нибудь отомстил бы мне, ведь ты не прощаешь измены, хотя сам предавал не раз.

Сейчас я парю над равниной и лесом, над замком и полем, где когда-то случилось несчастье. Я пролетаю над домом арендатора Линдмана, вижу, как его русская жена собирает вещи. Она торопится, в другом месте ее ждет новый мужчина. Он богаче Линдмана, так она планировала с самого начала.

Линдман.

Ведь это я увел у него первую жену, когда она приезжала на конференцию в Стокгольм. Мы встретились в баре, а потом она кричала в офисе на Кюнгсгатан. Каково ей было после этого возвращаться в деревню?

Он нашел меня, как и обещал в письме. Я помню тот звонок из автомата возле «Икеа». Его голос был похож на крик и разрывал мне барабанные перепонки.

Линчёпинг, сентябрь

Йерри стоит возле своего «Рендж Ровера» на парковке у торгового центра «Икеа» в Торнбю. Монотонный стук дождевых капель по крыше автомобиля напоминает ему зуммер. Стоянка рассчитана на тысячу машин, но сейчас, поздним дождливым вечером, она почти пуста. Вокруг переливаются огнями вывески магазинов: «Иса макси», «Сиба», «Куп Форум». Вдали виднеется башня собора. Медная крыша ее позеленела, а цифры на часах горят так, что, несмотря на туман и дождь, их видно с парковки.

«Жди меня возле машины. Я подойду в одиннадцать», — так сказал ему неизвестный по телефону.

Йерри смотрит на часы, вытирая со лба дождевые капли. Он знает, что ему делать.

На парковку сворачивает красный «Гольф» и останавливается рядом. Дверца открывается, из нее выходит человек примерно одних лет с Йерри.

«Это ты, Юнас? — думает Йерри. — Юнас Карлссон, спасший меня много лет назад?»

Но нет, это не Юнас.

Не дожидаясь, пока человек в зеленой куртке заговорит с ним, Йерри бросается на него, прижимая к передней дверце «Рендж Ровера», хватает за горло и шепчет:

— Что ты о себе возомнил? Кто ты такой? Думаешь, я тебя испугался?

Тело человека в зеленой куртке становится податливым и мягким, словно его мышцы атрофируются от страха, и он выскальзывает из рук Йерри.

— Извини, что так получилось. Я ошибся.

— Ты ошибаешься насчет аварии в ту новогоднюю ночь.

— Да, я ошибся.

— Кто тебе об этом сказал?

— Я получил письмо.

— От кого?

Йерри еще крепче хватает мужчину за горло.

— Я не знаю, — чуть слышно отвечает тот, — на конверте стоял штамп Тенерифе.

Йохен.

— Кто ты?

— Ты меня не знаешь.

Человек в зеленой куртке называет свое имя, и Йерри отчаянно роется в памяти, но ничего не может выудить из нее.

— Мне плевать, кто ты.

Он изо всей силы толкает человека в зеленой куртке, и тот падает на землю. Йерри пинает его и снова кричит: «Кто ты?!»

Человек в зеленой куртке стонет и еще раз называет свое имя.

— Андреас Экстрём был моим единственным другом, — добавляет он на этот раз.

Йохен.