* * *

— Ты бы меня покликал, если что, — предложил Петя Кроха. — Мало ли как дело сложится.

Сарычев усмехнулся:

— Да уж как-нибудь справлюсь.

Забавно, однако, — старый уркаган опекает его, как малолетку. Рад, что старушка его жива-здорова, отблагодарить хочет.

Петя Кроха продолжал стоять, не желая уходить.

— Да уйдешь ты наконец! — прикрикнул Сарычев. — Или мне тебя взашей выталкивать?!

Петя Кроха что-то обиженно буркнул и свернул в ближайший проходной двор.

Мароновский переулок был темен. Только на пересечении с улицей тускло горел фонарь, рассеивая желтый свет. Тишина.

Сарычев закурил, осмотрелся и увидел, что из соседнего двора за ним наблюдают. Человек стоял неподвижно, облокотившись о забор. Кто он — обыкновенный бездельник, решивший глотнуть ночного воздуха, или все-таки кровожадный хищник, решивший подсечь жирного карася?

Некоторое время они пристально рассматривали друг друга, а потом чужак так же неожиданно исчез, как и появился. Сарычев, к своему удивлению, обнаружил, что испытал невероятное чувство облегчения. Сунув руку в карман, он потрогал холодную сталь. Уверенность вернулась к нему.

Здесь ухо нужно держать востро — стукнут обломком трубы по затылку, да и оттащат за ноги куда-нибудь в глухое место.

Сарычев отошел в тень и стал ждать. Он уже бывал здесь прежде, но то было днем, а сейчас даже самое невинное строение выглядело поистине зловещим. Пришлых людей здесь не привечают. Сарычев раскурил вторую папиросу, приготовившись к долгому ожиданию. Дом, в котором скрывался Макей, находился напротив, и Сарычев должен был видеть всех входящих в подъезд. На втором этаже темное угловое окно комнаты Макея. Форточка была распахнута, и через нее в комнату мог свободно пробраться вор. Но вряд ли кто из местной шпаны отважится на такой подвиг. Если нечто подобное все-таки произойдет, то уже на следующий день смельчака отыщут где-нибудь в темном тупичке с выпущенным ливером.

Сарычев сразу заметил человека в конце переулка, подъехавшего на пролетке. Сунув в ладонь извозчику деньги, он, не оборачиваясь, заторопился по темному переулку. Шел уверенно, как человек, привыкший к этой дороге. Обошел какую-то кучу из камней и досок, засвистел модный мотивчик и заторопился дальше.

Рябой не обманул — по переулку шел Макей.

Сарычев отбросил папиросу и еще глубже вжался в тень. Теперь его не рассмотреть, зато он прекрасно видит, что творится на свету. На Макее модный костюм в крупную клеточку. Ворот белой рубахи отложен на пиджак по последней жиганской моде. И даже если бы Игнат не знал, что это Макей, то все равно отнес бы этого прохожего к воровскому племени. Что-то было в нем особенное и очень приметное, что заставляло причислить его именно к жиганам.

Вроде бы каждый из них сам по себе, а присмотришься, напоминают один другого, будто братья.

Из темноты Сарычев выступил неожиданно. Ударил от души Макея кулаком под вздох, а когда тот захрипел, пытаясь насытить легкие воздухом, быстро связал ему руки и оттащил на ближайшую скамейку. Жиган, вытаращив глаза, еще продолжал беспомощно хватать губами воздух, а Игнат уже наслаждался второй затяжкой табачного дыма, глубокой и оттого по-особенному сладкой.

— Кто ты? — испуганно таращился в темноту Макей, стараясь рассмотреть незнакомца.

— А ты всмотрись, — ненавязчиво посоветовал Сарычев.

— Хрящ! — невольно вырвалось из груди Макея.

— Хм… Зови Хрящом, я не из обидчивых. Бузу поднимать не надо, не в твоих интересах. Ты уж извини, я тебе доставил некоторые неудобства. Но ничего, пострадай немножко, а потом, после разговора, я тебя развяжу.

Макей задышал ровнее:

— Почему ты меня сразу не убил?

Сарычев улыбнулся:

— Резонный вопрос. Интерес к тебе имеется. Папиросу хочешь?

— Давай, коли не шутишь, — кивнул Макей.

Сарычев оторвал зубами обмусоленный конец мундштука и выплюнул его под ноги. После чего сунул папиросу в рот Макею. С минуту жиган жадно втягивал в себя дым, выпуская его через ноздри, а потом спросил:

— Ну, что там у тебя?

— Ты знаешь о том, что твой батяня вместе с Кирьяном в одной зоне парился?

Макей открыл рот, и папироска упала к его ногам.

— И что с того?

Заволновался парень. Голосок-то дрогнул.

Сарычев сохранял спокойствие.

— Папироску-то чего сплюнул? Она ведь еще даже не выкурена. Давай я тебе другую запалю. — Макей не возражал. Сарычев чиркнул спичкой. Раскурил папироску и вновь сунул ее Макею. — В лагере ведь война была между уркаганами и жиганами.

— Ты дело говори, если базар завел.

Где-то в дальних дворах хрипло затявкала собака. Раздался рассерженный хозяйский окрик. На некоторое время псина успокоилась, потом забрехала вновь, но уже не так задиристо, а больше для порядка. Дескать, знай, жулик, здесь строгий сторож имеется.

— А то, что твой отец был на стороне уркачей.

Даже в темноте было заметно, что Макей смутился. Яростно вспыхнул огонек его папиросы и опять померк.

— Я знаю, — наконец отвечал жиган, — только что-то там не сложилось у него… Будто бы обидели его, вот он к жиганам и перешел. А они-то покрепче будут.

— А что же ты у Кирьяна не спросишь, как все дело было? — усмехнулся Сарычев. — Как-никак они в одном лагере сидели, в тобольском.

Макей вновь нахмурился. Об отце он и вправду знал маловато. Если посчитать все время, когда они пробыли вместе, то вряд ли и год наберется. Отец забирал его из приюта для того, чтобы малость понянчиться с ним, и, словно устав от родительских утех, опять возвращался на каторгу.

Макей не однажды заводил разговоры об отце, но Кирьян, проведший с отцом последние два года его жизни, особо не распространялся, повторяя одно: «Не будь твоего отца, так, может быть, мы бы с тобой не беседовали. Геройский он у тебя был. — И, махнув рукой, замечал: — Да что там говорить, ты весь в него».

— И что с того? — зло спросил Макей.

— А то, что отец твой никогда жиганом не был. Он бродяга старой закваски и веру свою не менял. Если бы он это сделал, то его бы свои и уделали. Продолжать?

— Продолжай, — выплюнул папиросу Макей.

— Тебе еще одну? — вежливо поинтересовался Игнат, вытаскивая очередную папиросу.

— Не надо, — коротко ответил Макей.

— Его убили во время толковища с жиганами. Твой батяня бесстрашный человек был. Заварушка произошла. Урки в одном бараке жили, жиганы в другом, пацанва вооружилась дрынами, подходы охраняют. Дубаки лишь посмеиваются и с вышек за концертом наблюдают. Для них-то это забава, делать-то им нечего. Во главе жиганов стояло двое, один — белый офицерик… из дворян. Говорят, на всех языках шпрехал, вот только привычку дурную имел — кистенем размахивал, оттого и загремел на каторгу. А кто был второй, догадываешься? — с интересом посмотрел на застывшего Макея Сарычев.