Когда он это произнес, я удивился, почему не понимал этого раньше. Почему так долго не замечал очевидного.

Тайное электричество постоянно оставалось во мне и во всех, кого исцелил пастор Дэнни. Иногда оно спало, как болезнь, которая так долго скрывалась в мозгу Мэри Фэй. Иногда просыпалось, заставляя есть землю, сыпать соль в глаза или вешаться на брюках. Чтобы открыть эту маленькую дверь, требовались два ключа. Мэри Фэй была одним. Я – другим.

– Чарли, ты должен остановиться.

– Остановиться? Ты спятил?

Нет, подумал я, это ты спятил. А я прозрел.

Я только надеялся, что еще не слишком поздно.

– Что-то ждет по ту сторону двери. Астрид назвала это Царицей. Вряд ли тебе хочется ее увидеть, а мне и подавно.

Я наклонился, чтобы снять со лба Мэри Фэй металлическую ленту. Джейкобс обхватил меня обеими руками и оттащил назад. Руки его были худыми и костлявыми, и я должен был бы без труда освободиться от их объятий, однако не смог. Во всяком случае, сразу. Одержимость придавала ему силы.

Пока мы боролись в мрачной, заполненной тенями комнате, ветер внезапно стих. Дождь ослабел. В окно я увидел мачту и потоки воды, струившиеся по морщинам выпуклого гранитного лба «Крыши неба».

Слава Богу, подумал я. Буря проходит.

Я перестал сражаться с Чарли, хотя почти вырвался, и упустил шанс положить конец всей мерзости того дня, не дав ей возможности начаться. Буря не стихла, а только взяла передышку, чтобы обрушиться на нас со всей мощью. Ветер снова набрал силу и стал ураганным. За доли секунды до удара молнии я опять испытал то же ощущение, что пережил вместе с Астрид: волоски на коже поднялись, воздух в комнате словно превратился в масло. И на этот раз щелчок был не тихим, а громким, будто пистолетный выстрел. Дженни закричала от ужаса.

Из туч вырвалась корявая яркая молния и ударила в железную мачту на «Крыше неба», окрасив ее в синий цвет. У меня в голове зазвучал жуткий мощный хор кричащих голосов, и я понял, что они принадлежали всем тем, кого Чарлз Джейкобс исцелял или снимал на камеру в «Портретах-молниях». Причем не только пострадавшим от последствий – там были все без исключения, и их были тысячи. Продлись их вой еще несколько секунд, и я бы точно лишился рассудка. Но синева на железной мачте стала исчезать, уступая место темно-вишневому цвету, похожему на тот, что бывает у раскаленного клейма, когда его вытаскивают из огня, и хор мучительных криков в голове тоже начал стихать.

Прогремел раскат грома, с небес обрушились потоки ливня, и по крыше забарабанил град.

– Господи Боже! – вскрикнула Дженни. – Господи Боже! Посмотрите на нее!

Полоска металла на лбу Мэри Фэй светилась ярким пульсирующим зеленым цветом. Я видел это не только глазами – я ощущал это всем мозгом, поскольку являлся связующим звеном. Проводником. Свечение начало тускнеть, и в этот момент в мачту ударила новая молния. Хор в голове снова завопил от ужаса. На этот раз полоска вспыхнула не зеленым, а ослепительно белым, так ярко, что обожгло глаза. Я прижал к ушам ладони и зажмурился. В темноте остаточное изображение на сетчатке сияло синевой.

Хор в голове затих. Я открыл глаза и увидел, что свечение на ленте тоже гаснет. Джейкобс не сводил с тела Мэри Фэй зачарованного взгляда широко раскрытых глаз. Из неподвижного уголка его рта стекала струйка слюны.

Град напоследок яростно проскрежетал по крыше и прекратился. Дождь тоже пошел на убыль. Я увидел, как молния врезалась в группу деревьев за «Крышей неба», но буря уже уходила на восток.

Неожиданно Дженни выскочила из комнаты, оставив дверь открытой. Я услышал, как она на что-то налетела в гостиной и как с треском врезалась в стену. Дженни нас покинула.

Джейкобс никак на это не отреагировал. Он склонился над мертвой женщиной, лежавшей с закрытыми глазами и сомкнутыми черными ресницами. Металлическая лента снова обрела прежний цвет. В темной комнате она даже не блестела. Если металл и опалил кожу на лбу, то скрывал след от ожога. Но я так не думаю – запаха горелой плоти не чувствовалось.

– Просыпайся, – произнес Джейкобс. Не дождавшись ответа, крикнул: – Просыпайся, ну же! – Он потряс ее руку – сначала осторожно, потом сильнее. – Проснись! Проснись, черт тебя побери, просыпайся!

Он схватил Мэри Фэй за плечи и принялся трясти изо всех сил – ее голова болталась из стороны в сторону, будто отказываясь подчиниться.

– ПРОСНИСЬ ЖЕ ТЫ, СУКА!

Если он продолжит в том же духе, то непременно сдернет тело на пол, а подобного осквернения я уже допустить не мог. Я ухватил его за правое плечо и оттащил. Мы закружились в каком-то неуклюжем танце и врезались в конторку. Джейкобс повернулся ко мне, на его лице были написаны ярость и разочарование.

– Отпусти меня! Отпусти! Я спас твою жалкую бесполезную жизнь и требую…

А потом что-то произошло.

С кровати послышался звук, похожий на тихое гудение. Я ослабил хватку и обернулся. Труп лежал в том же положении, только теперь из-за тряски, устроенной Чарли, руки Мэри Фэй были раскинуты в стороны.

Это просто ветер, подумал я. Не сомневаюсь, что со временем я бы убедил себя в этом, но звук повторился – его издавала женщина на кровати.

– Она возвращается, – прошептал Чарли. Его глаза широко раскрылись и выпучились, как у жабы, которую изо всех сил сдавил жестокий ребенок. – Она возрождается. Она жива.

– Нет, – возразил я.

Если он и услышал, то никак не отреагировал. Все его внимание было приковано к лежавшей на кровати женщине, чей бледный овал лица терялся в сумраке. Джейкобс рванулся к ней, как Ахав по палубе «Пекода», волоча больную ногу и высунув язык с той стороны рта, что не была парализована. Он задыхался.

– Мэри, – позвал он. – Мэри Фэй.

Гудение раздалось снова, низкое и немелодичное. Ее глаза оставались закрытыми, но, объятый холодным ужасом, я понял, что они шевелятся под веками, будто, умерев, женщина видела какой-то сон.

– Ты меня слышишь? – Его голос, хриплый и почти страстный. – Если ты меня слышишь, дай знак.

Снова гудение. Джейкобс положил ладонь на ее левую грудь и повернулся ко мне. Невероятно, но он улыбался. Во мраке он был похож на маску смерти.

– Сердце не бьется, – констатировал он. – И все же она живет. Она жива!

Нет, подумал я. Она ждет. Но скоро ожидание закончится.

Джейкобс снова повернулся и низко склонился над ней, так, что их лица – его, наполовину застывшее, и ее, мертвое, – разделяло всего несколько дюймов: Ромео со своей Джульеттой.

– Мэри! Мэри Фэй! Вернись к нам! Вернись и скажи, где ты была!

Мне трудно вспоминать, что случилось дальше, не говоря уже о том, чтобы писать об этом. Но я должен – хотя бы ради того, чтобы предостеречь всех тех, кто попытается затеять нечто подобное, и я надеюсь, что, прочитав эти строки, они откажутся от своих планов.