— Влюблен… В кого?

— Виноват, княгиня, но я не смею… Я со своей стороны, по дружбе моей к нему, делал все возможное, чтобы представить ему всю неприглядность такого выбора, но, вы знаете, влюбленные — это безумцы.

Княгиня побледнела.

— Граф… вы… не можете… или, как вы говорите… не смеете… сказать, в кого влюблен мой сын… — дрожащим голосом, с расстановкой сказала княгиня. — Кто же она?

— Княгиня… — начал было Сандомирский.

— Мы одни, граф… Вы говорите не в гостиной, не с княгиней Святозаровой, вы говорите с матерью о ее сыне… Прошу вас… умоляю… назовите мне ее…

В голосе Зинаиды Сергеевны послышались слезы.

— Извольте, княгиня, тем более, что это на самом деле серьезно, и, быть может, вы сумеете его образумить… Будете в этом смысле счастливее меня…

— Кто же она, кто?

— Гречанка… Потемкинская затворница… Жар-птица… Одна из его бесчисленных… но, кажется, самая любимая…

— Ах!..

Княгиня нервно вскрикнула и откинулась на спинку кресла. С ней сделалась легкая дурнота.

Флакон с солями, всегда находившийся на столике, у которого сидела княгиня, был любезно подан ей графом. Она поднесла ее к носу и усиленно вдохнула.

Несмотря на свою замкнутую жизнь, княгине было известно о существовании в Петербурге прекрасной гречанки.

Она считала ее просто кокоткой.

Известие, что ее сын, князь Святозаров, влюблен в эту женщину, с таким даже недвусмысленным положением в обществе, окончательно ошеломило Зинаиду Сергеевну.

«Это хуже самоубийства… Это позор!» — мелькнуло в ее голове.

— Благодарю вас, граф, — необычайной силой воли заставила прийти в себя Княгиня, — вы мне открытием оказали большую услугу… Я постараюсь спасти его от этого рокового увлечения.

— Дай Бог, чтобы вам удалось… Мне не удалось… — делано грустным тоном сказал граф и через несколько минут стал откланиваться.

Княгиня протянула ему руку, которую он почтительно поцеловал.

«Совершенно неожиданно устроил хорошее дельце… Княгиня его приструнит… Перестанет он набивать голову этой дуре разными сентиментальностями и позволять себя ей водить за нос… Только мешает другим… Ни себе, ни людям… Лежит собака на сене, сама не ест и другим не дает… Так, кажется, говорит русская пословица…»

Таковы были мысли спускавшегося с лестницы дома Святозаровых графа Сандомирского.

Его лицо выражало полное удовольствие.

Он сам усиленно ухаживал за Калисфенией Николаевной и считал ее затянувшийся платонический роман с Святозаровым главным препятствием для осуществления своих далеко не платонических целей.

Он надеялся, что княгиня прекратит этот глупый роман ее сына с содержанкой князя Потемкина.

Тогда дорога к сердцу, или лучше сказать в будуар красавицы, будет для него открыта.

«Удастся ли княгине?..» — возник в его уме тревожный вопрос.

«Это, конечно, в ее же интересах… она сумеет…» — утешал он самого себя.

В подъезде он встретился с несколькими только что приехавшими визитерами.

Княгиня Зинаида Сергеевна вынесла стоически мытарства приемных часов.

Она старалась быть приветливой и любезной, старалась поддерживать разговор, когда думы ее были совсем не о том, о чем говорили с ней ее светские знакомые.

Наконец гостиная опустела. Княгиня удалилась в свой кабинет.

«Что делать?» — восстал в ее уме роковой вопрос.

Она вспомнила о более чем любезном приеме, оказанном ей Григорием Александровичем Потемкиным, и о спасении им карьеры ее сына.

«Он, один он, и теперь может спасти его… Он сумеет его образумить… Это волшебник… Это гений… — вспомнились ей слова графа Сандомирского. — Поехать завтра к нему… Нет… Он взял с нее слово, что она напишет ему, когда он ей понадобится…» — мелькнула в ее голове мысль.

Княгиня села к письменному столу. Через несколько минут записка была написана.

Княгиня дернула сонетку. Вошел лакей.

— Это письмо сегодня же отправить во дворец… Его светлости князю Потемкину.

Лакей бережно взял письмо и, произнеся стереотипное: «слушаю-с, ваше сиятельство», удалился.

Княгиня снова оставалась одна и задумалась.

«Сын сказал ей, что и сегодня вечером он будет дома и зайдет к ней… — начала размышлять она. — Поговорить с ним… Нет… Нет, он даже не должен знать, что она получила сведения. Он будет допытываться от кого… Догадается… Это приведет к ссоре между ним и графом… Граф такой милый… Она и князю Григорию Александровичу скажет завтра, чтобы он действовал от себя… ведь она… его…»

Сердце княгини почему-то вдруг болезненно сжалось.

Перед ней восстал образ белокурого юноши Григория Потемкина там, в далекой Москве, и в далекие от настоящего годы.

Княгиня ходила в это время по кабинету и как-то инстинктивно приблизилась к зеркалу.

Отражение показало ей, что она еще очень моложава.

Несмотря на то, что ей уже было далеко за сорок лет, княгиня замечательно сохранилась. Свежий цвет лица и почти юношеский взгляд голубых глаз делали то, что ей можно было дать лет тридцать с небольшим.

Она порывисто отошла от зеркала.

Грустная полуулыбка, появившаяся на ее губах, говорила красноречиво, что она решила отрицательную какую-то льстившую ее женскому самолюбию мысль.

Она стала ожидать сына. Первый раз в жизни ей захотелось, чтобы он не пришел. Желание ее исполнилось.

Князь Василий провел вечер вне дома.

На другой день, часов около трех, великолепный, известный всему тогдашнему Петербургу экипаж светлейшего остановился у подъезда дома Святозаровых.

Князь был аккуратен и явился в назначенный княгиней час. Зинаида Сергеевна встретила его в зале. Они прошли в угловую маленькую гостиную, находившуюся рядом с будуаром княгини.

Княгиня спустила портьеру и жестом указала князю на одно из стоявших кресел. Григорий Александрович сел. Княгиня опустилась на противоположное кресло.

— Прежде всего, княгиня, благодарю вас за память и исполнение вами слова, написать мне, когда я вам понадоблюсь… А затем, что вам угодно?

— Ваша светлость, мне так совестно…

— Прошу вас, без чинов, кажется, мы слишком старые знакомые.

Сбиваясь и даже краснея, начала княгиня рассказ о несчастной любви ее сына к гречанке, к Мазараки, как, путаясь, называла княгиня Калисфению Николаевну.

— Вы одни, князь, можете помочь мне его образумить, так, чтобы он не знал, что это идет от меня… Поговорите с ним, пугните его вашей властью, делайте что хотите, только спасите его…