Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это уже не просьба, княгиня, тут обоюдный интерес… Он действует против меня… — заключил князь.
Княгиня вскинула на него испуганный взгляд.
— Успокойтесь, княгиня, я пошутил, — эта девочка, которою я когда-то от скуки заинтересовался, кружит, как мне известно, головы многим из нашей молодежи, но не так серьезно, как вы рассказываете, относительно князя Василия. Впрочем, он молод и, быть может, любит в первый раз.
Григорий Александрович вздохнул. Княгиня вся вспыхнула.
— Но выбор из неудачных, — продолжал светлейший.
Княгиня горько улыбнулась.
— Во всяком случае, я сумею излечить его от этой дури, простите за выражение, княгиня.
— Именно дури, c'est le mot… — улыбнулась Зинаида Сергеевна. — Значит, вы обещаете, и я покойна…
Княгиня протянула Григорию Александровичу руку. Он поклонился и поцеловал ее.
Этот поцелуй был дольше, чем этого требовал светский этикет; но Зинаида Сергеевна не отнимала руки.
— Положитесь на меня… Он даст мне слово позабыть ее и сдержит, — сказал князь.
— Я заранее благодарю вас… Вы во второй раз спасете его, — взволнованно сказала княгиня.
— Успокойтесь, все будет хорошо… Я на днях повидаюсь с ним…
Князь встал и, снова поцеловав руку хозяйки, уехал. Действительно, через несколько дней князь был вызван к Потемкину.
Светлейший принял его запросто, в спальне.
— А, соперник! — встретил он вошедшего князя Василия, совершенно неожиданным для последнего возгласом.
Князь Святозаров вспыхнул и затем побледнел.
— Не годится князю Святозарову делать то, что заставляет его краснеть…
Князь стоял, потупив глаза.
Это странное начало разговора положительно поставило его в тупик.
Он долго не мог понять, серьезно ли говорит светлейший или шутит.
— Я выручил тебя в трудную минуту и избавил от козней, которые тебе готовил Безбородко, а ты, вместо благодарности, вздумал отбивать у меня любовницу…
— Ваша светлость…
— Что, ваша светлость, разве я не прав? От меня ничего не укроется… Жениться, кажется, князю Святозарову на любовнице Потемкина не приходится… А ведь я и женю… Это убьет твою мать. Слышишь… женю… Это светский скандал… Похуже, чем дело Безбородко…
Князь молчал.
Да и что он мог возразить. Потемкин был прав. Он ведь знал, что Калисфения его содержанка. Ухаживая за ней, он совершал кражу.
— Ты сядь, чего ты стоишь… В ногах правды нет… — вдруг крикнул светлейший, лежавший на постели, и указал рукой на стоявшее около него кресло.
Князь Василий Андреевич машинально опустился на него.
— А ты не робей уж так, я, ведь, шучу. Я также, брат, не прочь поухаживать и за замужними, но если муж мне друг да еще оказал мне услугу… никогда… И тебе не советую… нехорошо… Честь прежде всего… а потом… женщина…
— Простите, ваша светлость, — пробормотал князь Василий.
— Чего простить, я не сержусь. Сказал по душе… Моя — не трожь… и весь сказ…
— Не буду…
— Честное слово?..
— Честное слово!
— Ну, вот и шабаш… давай руку… верю… А то ведь женил бы… что хорошего.
Рука Святозарова утонула в широкой длани светлейшего.
— Приезжай сегодня ко мне вечером… Я тебе не таких красавиц покажу, как та, черномазая, лучше…
Князь Василий понял, что аудиенция кончилась и откланялся. Он окончательно пришел в себя только в своем кабинете.
Прошло около двух недель.
Зинаида Сергеевна Святозарова сравнительно успокоилась за своего сына. Урок, данный ему Потемкиным — какой именно, княгиня не знала — видимо, пошел впрок.
Она реже видела его задумчивым, он снова вернулся в товарищеский круг и завертелся по-прежнему в столичном омуте.
Это радовало княгиню. Из двух зол надо было выбирать меньшее.
«Слава Богу, он позабыл ее! Вот было бы несчастье… Позор… Светский скандал», — мысленно говорила себе Зинаида Сергеевна.
Была ли она права совершенно, покажет будущее. Пока что, повторяем, она успокоилась и отдалась снова исключительно благотворительности.
Жизнь ее, словом, вошла в свою обычную колею. Княгиня в этот период своей жизни вставала и ложилась рано. Был десятый час утра, когда ей доложили, что ее желают видеть две странницы.
Доклад этот сам по себе не представлял ничего особенного, так как по утрам к княгине ходила масса разного рода и звания людей, кто за пособием, кто поблагодарить за оказанное благодеяние, кто с вынутой «за здравие ангела княгинюшки» просфорой, а кто с образком, освященным в дальних монастырях у мощей святых угодников Божиих.
Княгиня приказала провести вошедших в приемную и попросить обождать.
Зинаида Сергеевна сидела в своем уютном кабинете и была занята просмотром суточного рапорта смотрительницы ее богадельни, чем она занималась внимательно каждое утро.
Княгиня не ограничивалась отведением помещения для нашедших в ее богадельне приют старушек и доставлением им полного содержания, она внимательно следила за их жизнью, за их нуждами и старалась предупредить последние, дабы они ни духовно, ни физически ни в чем не терпели недостатка.
Старушки при попечении княгини жили, по народному выражению, «как у Христа за пазухой».
Покончив с рапортом и сделав надлежащие пометки, она занялась корреспонденцией, которая каждое утро составляла довольно объемистую пачку.
Она сплошь состояла из просительных и благодарственных писем.
В иных эти оба содержания смешивались.
Надо заметить, что к одному из окон, выходящих на двор княжеского дома, был приделан большой деревянный ящик с разрезом для опускания писем и прошений.
Туда бедняки имели право с утра до вечера опускать их, хорошо зная, что наутро ангел-княгинюшка собственноручно их распечатает, развернет, прочтет и, наконец, положит милостивое решение.
При ящике состоял один из слуг, на обязанности которого лежало ранним утром выбирать накопившуюся за сутки корреспонденцию и всю целиком класть на стол в кабинете княгини.
Княгиня действительно сама распечатывала письма, внимательно читала их и клала на каждое собственноручную резолюцию.
Особенно назначенный конторщик приводил эти резолюции в исполнение.
На этот раз писем было сравнительно немного, и княгиня в какой-нибудь час покончила с ними и позвонила.
Вошел дожидавшийся в соседней комнате конторщик и почтительно принял из рук Зинаиды Сергеевны просмотренную ею корреспонденцию.