– Ты какая-то другая, изменилась. Похудела. Стала меньше краситься, тебе идет. Глаза такие же. Только в них какая-то точка, точка, не пойму. – Он вдруг вздохнул, будто сожалея о чем-то утраченном, когда-то близком и доступном, а теперь невозможном и ненужном.

– И ты другой.

– Что? Заметно? – Он вздрогнул и быстро посмотрел на нее.

– Заметно.

– Ну… Просто замотался, – отчужденно протянул он. Движением надменным и равнодушным откинул голову. – Надоело все. Еще этот ремонт чертов.

– А где Лапоть, где все?..

– Прогнал давно. – В прищуренных глазах блеснул ртутный холод. – Знаешь, а ты мне часто снишься. – Он улыбнулся струпчато-запекшимися губами. – И все держишь – то за плащ, то за локоть. А сегодня приснилось: ухватила меня за мизинец. Сама маленькая, а вцепилась, не вырваться. Тянешь куда-то.

«И ты мне снишься», – хотела сказать Анна, но удержалась, не желая открыть ему даже малую часть своей души.

Он без труда прочитал ее мысли, понял и улыбнулся почти ласково, но безразлично. Взгляд его был затенен какой-то тревогой.

– Почему-то все тянется, тянется на этот раз, все никак… – пожаловался он сквозь стиснутые зубы. Анне показалось, что зубы у него стали хрупкие, тоже из гипса. Если он стиснет их покрепче, посыплются осколки и пыль.

– Болен ты, тебе лечиться надо, – вырвалось у Анны.

– Такая тощища, не поверишь. Пора, пора… Это же глупо наконец, – уже с откровенной болью проговорил он, – сколько можно ждать?

– Чего ждать? – прошептала Анна.

– Да так, – отмахнулся он. – Тебе не понять. Ну почему, почему он тянет? Лапоть говорит: подождать надо, скоро, но надо подождать. Все наладится. Вот и зуба серого у тебя нет. Это его очень волнует, Лаптя. Я-то давно понял: что-то не так. А Лапоть просто бесится, ему надо, чтоб все было как всегда, – насмешливо, но как-то брезгливо проговорил он.

Анна облизнула пересохшие губы. Он вдруг близко наклонился к ней.

– Все знакомое, все попробовал. И язычок твой розовый, сладкий. Ведь все было. Было ведь? – Он нечисто рассмеялся.

Но тут же, забыв о ней, тряхнул головой, волосы упали ему на лоб, пыль перхотью посыпалась на плечи. Анна увидела: под ногтями у него белеет известка.

Какая-то жилка дергалась на его виске, стараясь прорвать истончившуюся кожу.

«Болен, совсем болен, запущен, – безнадежно подумала Анна. – Что-то надо делать, но что я могу?»

Анна в недоумении глядела на его разгорающиеся далеким огнем глаза.

– Твой-то, Сашка, и здесь ничего не успел, и там не соображает! – Он повернулся к ней, лицо его исказилось.

Его руки дотянулись до Анны, он схватил ее за плечи и больно встряхнул. Она почувствовала каменную твердость и дрожь его пальцев. Та же дрожь сотрясала все ее тело.

– Ну, вот сейчас! Сейчас! – задыхаясь, исступленно выкрикнул он. – Вот она, минута! Та самая. Сейчас он войдет! Чувствую! Он – тут! Ближе, ближе!.. – Он притиснул к себе Анну и бешено повернул голову к двери. – Я готов. Слышишь! Входи! Ну же! Ну! – Нечеловеческое ожидание, нетерпение заставило его оскалить длинные белые зубы. – Шаги! Где шаги? Шаги подавай! – Он кричал в полный голос, так кричат, когда уже нет сил ждать, на последнем пороге. Руки его сдвинулись к ее шее, и он, не отдавая себе отчета, душил ее.

Анна почувствовала: сейчас ее шея переломится, она застонала и, напрягая все силы, принялась по одному отдирать его пальцы.

– А мой-то! Нервы мне на кулак мотает. Какую-то девку в электричке снял. И от меня не уходит, – влетел ветерковый голос. Ведро, выплеснув желтое и густое, со стуком опустилось на доски. Сапоги дробно протопали мимо.

– Все. Прошла минута… – Его руки обмякли, разжались. Он обессиленно, вслепую ошаривал воздух, ища за что ухватиться. Вытирая мокрый рот, отшагнул к стене. – Сколько я тебя ждал, – с тупым недоумением проговорил он. – Ты тут. Так почему же он не идет? Чего еще ему надо?

– Кто не идет? – напряженно вглядываясь в него, повторила Анна. Господи! Совсем плох. Анну поразил открытый знак гибели на его лице. И сердце ее ответно повернулось от боли. Он живет в своем бреду, сумасшедший, убивает сам себя. И все его бросили, девки-то ясно, но даже Лапоть…

– Кто ты такая, девочка? – Он вдруг усмехнулся, сощурился и хитро поманил ее к себе длинным пальцем. – Подойди ко мне, подойди, не бойся. Ты кто? Не пойму. Похоже, это ты, ты все развалила. Только как это у тебя получилось? Что в тебе такого?

– Я тебя люби… – начала она и замолчала. Никакие силы не могли заставить ее договорить это слово.

– И не разлюбила! – оскалился Андрей. – Все стерпела… до конца. Как это ты меня выпотрошила, сучка маленькая?

Анна попятилась, не сводя с него глаз. Потерла шею, синяки останутся.

– Куда, куда? Тихоня, овечка проклятая, шельма хитрая, дурочка… – Он говорил как в бреду, глухо. – Тебе нравилось валяться со мной в постели. Пробралась в меня и все выгрызла. Где я, где? Нет меня. Ты кто? Я тебя не знаю. Я тебя не знаю… – Он замычал, раскачиваясь. Вдруг, хищно пригибаясь, он пошел на нее, протягивая к ней дрожащие от напряжения руки.

Голова Анны закружилась, все сдвинулось и поплыло перед глазами. Но в этот миг какая-то блеклая аметистовая тень, не давая разглядеть себя, прошла медленно между ней и Андреем и пропала.

Андрей вскрикнул и уронил руки. Он посмотрел по сторонам, хмурясь, провел рукой по лбу.

– Что ж, забавно. Значит, не явился Сашка твой. – Вдруг бессильная злоба исказила его лицо. – Не соизволил, не снизошел. Ах, побрезговал! – Он затрясся от беззвучного хохота. Хохот этот поднялся к потолку и вместе с пылью посыпался на Анну. – Где он, скотина, недоносок?

– Ты с ума сошел. Он умер, – тихо и яростно сказала Анна. – Отдай мне его рукопись, и я уйду.

– О чем ты? – Он с удивлением поглядел на нее. Бескровные губы раздвинулись в белой улыбке. – Ты пришла, так садись за стол, отужинаем вместе. Под крышкой на блюде жаркое. Еще не остыло. Свечи горят. Откупорю бутылку мальвазии… Ты слышишь музыку? Скрипки…

Вдруг, мгновенно забыв о ней, он тонко вскрикнул и с неожиданным проворством оглянулся на окно. За окном по доскам, крадучись и мотая тряпичным животом, прошла кошка. Тощая, в протертой шкуре, но не потерявшая вкрадчивой гибкости. Она брезгливо понюхала ведро с краской и сгинула.

– А-а… – Андрей прислонился к стене, словно опираясь на свою тень, опустил тонкие просвечивающие веки.

– Ну что ты, что с тобой? – ужасаясь его бледности, проговорила Анна. И тут она увидела: прямо перед ней на столе неровной стопкой лежит Сашина рукопись, припорошенная той же известковой дрянью. Но все равно она смогла разглядеть летящий вверх и вправо знакомый почерк. Она бросилась к столу, успев, как родное, окликнуть находку, и словно расколола застылую оцепенелость Андрея. Он оттолкнулся от стены, опередил ее, разом сгреб всю пачку, отскочил в сторону, дразня ее, встряхивая рукопись. И листы бумаги металлически загремели в его руке.