Но что настораживало и главного воеводу, и остальных воевод — не в одном месте собраны стенобитные пушки, а растянуты почитай вокруг всей стены — не кулаком бьют, а растопыренными пальцами. Отчего такая неразумность? Разве таким образом можно пробить стену?

А вот и туры выше стен подкатили на катках. На них — лёгкие пушки для стрельбы через стену по городу ядрами и огненосными зарядами. Тут уж совсем худо стало: разрушались дома и даже церкви, то тут, то там вспыхивали пожары — с таким мириться можно ли? Собрались воеводы думку думать, как лучше избавиться от такой напасти? Ясно конечно же всем, что только вылазки помогут. В них — единственная реальная возможность отогнать противников от стен. Но вопрос в том, одновременно на все туры ударить или поочерёдно?

И снова князь Андрей Хворостинин с умным словом:

— Тёмной ночью, а ещё ловчее дождливой, по сотне молодцов пустить на каждый тур. Бесшумно, если Бог благословит, порешить охрану, посбрасывать пушки вниз, а сами туры с Божьей помощью подпалить.

— Дело советуешь, воевода. С добавкой можно принять, — сразу же согласился князь Иван Шуйский. — По паре сотен держать в готовности к тихим вылазкам, а ещё изготовиться пушкарям и стрельцам, чтобы в случае чего встретить ляхов, если они очухаются и полезут за нашими вылазками к воротам.

— Само собой, — кивнул Хворостинин. — Без этого нельзя.

— Но мне не даёт покоя ещё одна мысль: отчего пушки и туры редко расставлены? Получается, если вдуматься, не собирается Баторий проламывать стену. Почему? Готовят лестницы? Но не слышно из леса стука молотков и топоров. Да и лазутчики, каких я посылаю постоянно за стены по тайному ходу, не извещают о лестницах.

— Скорее всего — подкопы. Думают взломать стены взрывами, — высказался князь Шуйский-Скопин. — Только ничего у них не получится: у тебя же, князь Иван Петрович, слухачи под всеми стенами сидят, сменяя друг дружку. Засекут.

— Докладывают: тихо.

— Стало быть, тихо. Начнут копать, не избегут шума. Шила в мешке не утаить.

Больше о подкопах не говорили. Начали обсуждать организацию тихих ночных вылазок, стараясь предусмотреть всё до мелочей.

Пару дней ушло на подготовку. Верёвки выбрали крепкие, устроив на концах петли: накинул без помех на ствол, конец — вниз, и — тащи. Легче так, чем сверху руками спихивать. И спорей. Мечи на акинаки сменили, засапожные ножи на оселках основательно подправили, хоть и без того они острые; но главное — огонь скорый. Бересты в русских печах насушили в полном достатке и порезали её на мелкие полоски, чтоб быстро загорелась. О сухости трута и о выборе кресал — особая забота. В общем, во всеоружии изготовились. И — с Богом.

В назначенную ночь одновременно открылись в воротах калитки, и татями выскользнули в темноту дети боярские с казаками, с касимовскими татарами. На сапогах у каждого — льняные чулки толстой вязки. Глушат они шаг, и без того тихий.

У всех куда как хорошо получилось, только одна сотня замешкалась, не совсем понятно почему. Вот ей туговато пришлось. Да и не смогла она полностью исполнить урок, хотя и повредила тур основательно. Получилось так: вспыхнули почти в одно и то же время все туры, а напротив Порховских ворот — заминка. Венгры, а они охраняли тур, встрепенулись, встретили наших ратников саблями — не по уму всё пошло, и тогда сотник командует:

— Горшки поджигай и бросай!

Смола и дёготь, смешанные с мелкой стружкой берёзовой коры, воспламенялись легко, и уже через миг-другой полетели на тур, вдогонку же им — мешочки с порохом, а наверху свой запас пороха. Он тоже рваться начал, сметая защитников тура вниз. На акинаки.

Неуклюже началось, но всё-таки ладом закончилось, и сотника не стали упрекать за задержку с выходом к туру. Доброе слово воеводы всем без исключения, а ещё — по гривне каждому, кто участвовал в уничтожении туров. Не только из казны, но и от зажиточных горожан, ибо опасность потерять дома свои исчезла — ядра через стены больше не летели.

А дня три спустя первый доклад от тех, кто бдил в слуховых лазах:

— Копают ляхи. Почти рядом с нашим продухом.

— Слава Богу.

Князь Иван Шуйский даже перекрестился. Он очень не любил оставаться в неведении о действии противника. Он верно считал, что поняв вражеские планы, можно принять упредительные меры.

Решение пришло сразу же.

— Не обнаруживайте себя. Пусть поглубже зароются. Тогда — можно будет порох подложить. Чтоб обвалить подкоп. Только не переусердствовать. Не случилось бы обвала стены.

Через некоторое время поступили доклады, что ещё в девяти местах под стены ведутся подкопы. Иван Шуйский велел первым воеводам полков, от каких выделялись слухачи, самолично озаботиться о том, чтобы не случилось подрыва стен.

— Узнали латыняне, как Михаил Воротынский, царство ему небесное, разрушил стены Казани, вот и используют его придумку против нас. Не дадим!

Ляхи копали только днём под шум стреляющих пушек (теперь стало понятно, отчего они вроде бы так бездумно расставлены), русские же ратники начали продвигаться к подкопам вражеским только ночами, и когда перемычки основательно истончались, закладывали заряды пороховые такой силы, чтобы только порушился свод у подкопа. Это, конечно, не лучшее действие, ибо обрушивался и сам продух, но иного выхода защитники крепости не находили.

Все девять подкопов приказали долго жить, стена же нигде даже не дала трещин.

Что же Баторий и его военачальники? Озлоблены, конечно, а легковерные (те, кто решил, что русским нечистая сила помогает) впали в уныние. На их настроение влияло и ненастье: холодные дожди и мокрый снег. Утрами подмораживало. Ко всему прочему, начались перебои с поставкой продовольствия, пороха и ядер. Всё ближайшие селения были разграблены, а в далёкие походы кормщиков за хлебом, мясом и крупами приходилось сопровождать значительными силами. На дорогах же из Польши и Литвы дерзко действовали специальные отряды русских конников, перехватывавшие обозы и с продовольствием, и припасами для пушек.

Одним из таких отрядов командовал отважный сотник Юрий Нечаев. После удачных набегов, отряд укрывался в пятидесяти вёрстах от Пскова, в древнем Печерском монастыре. Отряд, по сути дела, запер на массивный замок главную снабженческую дорогу войска Батория, и тот в конце концов с досадной помехой решил расправиться, чтобы не наступил голод и не привёл бы он к худым последствиям. Он направил к монастырю немцев наёмников во главе со славным победами военачальником Фаренсбахом. Приказ строгий: захватить монастырь и сровнять его с землёй.

Успех Фаренсбаха во многом улучшил бы положение осаждающих. Перво-наперво пошли бы обозы из Литвы беспрепятственно, а разграбление монастыря пополнило бы значительно казну и дало бы возможность полностью рассчитаться с наёмниками, которым Баторий основательно задолжал.

Но и здесь случилась неладность. Монастырь в самом начале шестнадцатого века был обновлён, и теперь его окружали добротные толстые каменные стены — не зря для пригляда за работами присылали из Москвы дьяка Мунехина. За стенами монастырскими были построены ещё и дома для детей боярских и стрельцов, чтобы они могли жить там вместе с семьями, неся воинскую службу. Теперь эти меры отозвались великим добром: Фаренсбах, подступив к монастырю, сразу понял, как трудно, вернее, совершенно невозможно взять его штурмом, и уж тем более с ходу, поэтому решил попытать счастья в переговорах, дабы перехитрить доверчивых, как он предполагал, богомольцев, честных и бесхитростных. Он выдвинул два условия: