Подполз к началу фитиля, поднёс было к нему факел, но — решительно:

«Двум смертям не бывать!»

Он вполне осознавал, как дорог для защитников Пскова каждый миг, ведь, если ляхам удастся отворить ворота, считай, городу конец, и не мог рисковать. Любомир торопливо полез вперёд к пороховому заряду и, перекрестившись, сунул факел в бок ближнего мешка.

Любил он мир, и жизнь любил, но без колебания отдал её. Ради своей любимой жены, ради детишек пригожих, ради дорогого ему города.

Псков! Никогда не забывай подвига Героя! А если забыл в сутолоке революций, войн и так называемой перестройки, воскреси теперь в памяти. Это нужно и ныне живущим и потомкам нашим!

Взлетела башня на воздух, расшвыривая кирпичи и разорванные трупы ворогов: немцев, венгров, ляхов. Пали вниз, вспыхнув факелами, и королевские знамёна, что особенно подействовало на атакующих: штурм внутренней стены заметно ослаб, а из Покровской башни захватившие её бежали без нажима обороняющихся, ибо немецкие и шотландские наёмники боялись, что взлетят в воздух, как их собратья. Русские же ратники обрели больше уверенности и, увлекаемые самим Андреем Хворостининым, начали вытеснять врагов за пределы пролома, когда же подоспели мечебитцы, снятые с других, менее опасных участков стены и резерв главного воеводы, нажим стал настолько упорным, что штурмующие дрогнули.

Баторий тоже выпустил свой резерв, но он не внёс решительного перелома, тем более что русские силы пополнялись спешившими на помощь ратникам псковитянами, вооружёнными боевыми топорами, тяжёлыми ослопами и шестопёрами, а иные даже мечами. Одно удалось Баторию: предотвратить паническое бегство своих полков. Пролома вороги уже не смогли вернуть себе. До самой темноты упрямо отбивались они, особенно бесстрашно сражались венгры, но русские мечебитцы и псковичи больше не пятились, хотя их было намного меньше.

Летописец свидетельствует: узнав, что стена очистилась от литовцев и что они бежали, оставив лёгкие пушки перед внутренней стеной, женщины Пскова поспешили перетащить эти орудия в Кремль, опутав верёвками. Женщины спешили за стены, где ратники и их мужья бились с ляхами и всякими иноземцами, чтобы напоить воинов, изнемогавших в жаркой рукопашке, несли им воду и сочо. Они же обихаживали раненых, а особо тяжёлых уносили за крепостную стену.

Наконец всё нерусское бежало, утверждает летописец. С трофеями и множеством пленных победители возвратились в город. Князь Иван Шуйский приветствовал их:

— Низкий поклон вам, храбрые вой! Пали сильные враги наши, а мы празднуем победу! Гордый Баторий унижен, мы вознеслись гордостью. Исполним же клятву, данную государю нашему и Господу Богу. Не дрогнем же и впредь. Продолжим исполнять клятвенный обет свой, данный нами без хитрости и лукавства.

Князь Иван Шуйский послал вестника к царю Ивану Грозному, велел лечить раненых за счёт казны государевой, а их оказалось более полторы тысячи; справить тризну по убитым (863 ратника и горожанина), придать земле силами пленников убитых врагов, коих легло около пяти тысяч, в числе которых знатный венгерский полководец Бенези, любимец Батория.

В ставке Батория — уныние. Сам король уединился в своём шатре и не хотел видеть своих воевод. Он действительно собирался обедать с ними и отличившимися героями в Псковском кремле.

Не вышло!

Можно было надеяться, что Баторий изменит свои планы, уведёт основное войско к Великому Новгороду, как и советовал ему изменник Давид Бельский, тем не менее князь Иван Шуйский велел с рассветом начать восстановление пролома и Свиной вежи. Работа должна была идти под руководством отцов города и в ней обязательно следовало участвовать укрывшимся за стенами крепости беженцам из окрестных городков и весей. Пленных тоже нагрузили работой.

Князь Шуйский так и приказал:

— День и ночь работать, сменяя уставших. Разбирайте палаты кремлёвские и дома каменные во всём городе — Баторий может повторить свой удар в самое ближайшее время.

Баторий и в самом деле не отступился. Уже на следующее утро, одолев огорчение, собрал он своих полководцев и объявил:

— Мы должны умереть или взять Псков. Несмотря ни на какие трудности. Если нужно, останемся до зимы. Готовьтесь к этому.

— Предложить Пскову сдаться, — посоветовал королю ясновельможный пан Замойский. — Начать переговоры, самим же готовиться к решительному удару, их убаюкивая. Прекратить надо разбивать стены, но начать подкопы, как сделал воевода Воротынский при взятии Казани. Но мы не два сделаем, а десятки. Взрывы одновременные — сколько проломов! Иди, захватывай Псков!

— Тебе идти с белым флагом.

Не по душе приказ ясновельможному пану: не привык он унижаться, нахмурился невольно, но Баторий повторил:

— Тебе. Именно — тебе. По знатности твоей.

Не помогла знатность. Ни Иван Шуйский, ни первые воеводы полков, ни даже вторые не поднялись на стену, чтобы выяснить, с каким словом подъехал к стене знатный лях. Поручили выйти к нему всего лишь сотнику, повелев:

— Проводи прочь, озлив.

Сотник, гордый столь важным доверием, осанисто встал меж зубцами стены и небрежно вопросил:

— Что, кишка тонка с мечом, лукавством хотите обмануть? Напрасно стараетесь.

Пурпурным стало лицо ясновельможного от такой наглости, едва не вырвалось: «Заткни глотку, псивец!» — только нельзя ему было тешить свою родовую гордость. Овладев собой, повелел, как привык повелевать дворне своей:

— Зови князя Шуйского!

— Эка, «зови». С девами тешатся все воеводы наши. Не до вас им теперь. Да и потом, по разумению моему, им до вас не будет дела. Разговор один: ваши сабли, наши мечи. Иного Бог не судил. Ворочайся, пан, к своему королю, — ответил сотник и повернулся спиной к делегации Батория.

Мечи гневные стрелы или не мечи, а возвращаться не солоно хлебавши придётся, а чтобы смягчить позор, нужно предложить Баторию ещё один ход: пустить стрелу чрез стену да предложить сдаться упрямцам.

Пока ехал пан до ставки, продумал текст послания: «Воеводы, ваше положение безвыходно. Знаете же, сколько захвачено мною в два года! Сдайтесь мирно: вам будет честь и льгота, какой не заслужите никогда от московского тирана, а народу льгота, неизвестная России, со всеми выгодами свободной торговли, некогда процветавшей в земле Псковской. Обычаи, достояния, Вера будут неприкосновенными. Моё слово — закон. В случае безумного упрямства смерть вам и народу!»

Стефан Баторий согласился с предложением Замойского, письмо было написано и стрелой переправлено за стену.

Князь Иван Шуйский, кому принесли послание Батория, поначалу хотел вообще оставить его без ответа, но посоветовавшись со всеми воеводами, изменил решение. Позвал писаря.

— Пиши: «Мы не предатели отечества. Не слушаем лести, не страшимся угроз. Иди на брань. Победа зависит от Бога».

Стрелу с этим ответом пустили на следующий день и стали ждать нового штурма. Но его всё нет и нет. Только тяжёлые пушки плюются ядрами с рассвета до заката. Благо дни всё короче и короче. Появляется больше времени для передышек. Ещё и окладные дожди в угоду: при дожде какая пальба? Порох опасно подмочить, тогда вовсе пушки умолкнут.