к нему достал из кармана что-то блестящее. Через мгновение он приковал себя наручниками к моему мужу.

Господи, что происходит? Куда они его забирают? Куда они забирают его?

Я бросилась через дорогу.

— Что происходит? Что вы делаете?

Полицейский взглянул на меня:

— Извини, дорогуша, но нам приказали взять его… А ты вообще-то кто?

— Это мой муж… Но почему вы забираете его? За что?

Другой полицейский вытащил блокнот и ручку:

— Прежде всего, дорогуша, нам нужно знать твое полное имя и дату рождения.

Я ответила, и он связался с кем-то по радио, чтобы проверить мои слова. Затем мне объяснили, что везут Шарифа в полицейский участок. Министерство внутренних дел внесло его в список намеченных для немедленной депортации в Судан.

— Послушай, дорогуша, я знаю, это тяжело для тебя, — добавил полицейский. — Но и нам это нелегко. Мы просто делаем свою работу.

Шарифа затолкали в подъехавшую машину. Полицейский набросал адрес участка и вручил его мне со словами:

— Принеси ему какие-нибудь вещи. Смену одежды, типа того.

Шариф смотрел на меня в окно уезжавшей машины. Я осознала, что нам даже не дали попрощаться.

Страх когтями разрывал мне сердце. Они взяли Шарифа. Они взяли его! Конечно, именно это сейчас произошло! Господи, что же мне делать? Кто может помочь ему сейчас? Я подумала о Саманте, воспитательнице ясельной группы. Наверняка она поможет. Я попыталась дозвониться до нее, но она не отвечала. Моя паника росла. Я стояла в одиночестве на улице, оставив в квартире малыша Мо, а Шарифа отправляли назад, в Судан.

Что делать?

И тут я вспомнила о Дэвиде из «Иджис Траст». Я с мобильника позвонила на его мобильный телефон, но Дэвид долго не отвечал, и я решила, что он не хочет со мной разговаривать. Услыхав наконец его голос, я разрыдалась.

— Они взяли Шарифа! — причитала я. — Его взяли и высылают обратно…

— Кто его взял? — спросил Дэвид. — И почему?

— Полиция. Забрали только что. Не знаю почему. Собираются депортировать…

— Хорошо, послушайте, вам известно, где они его держат?

Я сообщила Дэвиду адрес полицейского участка.

— Так, мы вот что сделаем. Прежде всего позвоните своему адвокату и спросите, может ли он каким-то образом остановить депортацию. Хорошо?

— Да, я попробую.

— Я свяжусь с прессой. Если я направлю к вам журналистов, вы пойдете с ними в участок?

— Конечно. Все что угодно. Нужно остановить высылку.

— Хорошо, я перезвоню, как только появятся какие-то новости.

Телефон отключился. Я бросилась наверх, чтобы успокоить маленького Мо. Я слышала с улицы его плач и благодарила Бога, что наш сын не знал, что происходит с его отцом. Мо — вылитая копия Шарифа, и они были так близки. Для загава Шариф был весьма раскрепощенным. Гордый отец, он повсюду носил малыша Мо на руках. Обычно мужчины нашего племени возлагают всю эту «возню с детишками» на мать.

Дэвид перезвонил почти сразу. Ему не удалось подключить Би-би-си, но он связался с «Чаннел 4 Ньюс», и ко мне уже выехали съемочная группа и репортер. Он не обещал, что давление со стороны СМИ заставит Министерство внутренних дел остановить депортацию, но надеялся на это.

Я заметалась, собирая вещи для Мо и себя. Теперь я была в гневе. Во мне вспыхнул неистовый дух бабули Сумах.

Прибыла та же команда «Чаннел 4», что брала у меня интервью. Мы направились в полицейский участок, где оператор установил оборудование на улице — камера смотрела прямо в дверной проем. Ведущая приготовилась к съемке. Все вместе мы вошли с включенной камерой. Я увидела Шарифа, сидящего в смежной комнате, и указала на него ведущей.

Она подошла к столу и представилась. К ее воротнику был прикреплен микрофон, и звук записывался на наружную камеру. Ведущая потребовала разрешения поговорить с Шарифом и попросила об интервью с представителем полиции, который мог бы объяснить, почему человека депортируют в страну, где его жизнь будет в опасности.

— Они уехали из Дарфура из-за войны, — сказала она. — Полагаю, вы в курсе, что там происходит? Несколько сотен тысяч убитых, в основном женщины и дети. Миллионы беженцев… Не самое подходящее место, чтобы отправлять туда кого бы то ни было…

Представитель полиции ответил, что они всего лишь выполняют инструкции, и показал нам факс из Министерства внутренних дел. В нем Шарифу предписывалось отправляться в миграционный центр, откуда его депортируют. Полицейский добавил, что не видит проблемы в интервью, ведь, строго говоря, Шариф не арестован. Моему мужу позволили выйти на улицу, где он несколько минут обсуждал с репортером страшную перспективу быть отправленным обратно в Судан. Затем говорила я — о психологической травме и боли, которые вызвало бы насильственное разлучение нашей семьи.

В конце концов полицейские сказали, что в миграционный центр Шариф может отправиться самостоятельно. Команде «Чаннел 4 Ньюс» требовалось срочно вернуться в студию, чтобы подготовить вечерний эфир. То, что они делают с вами, возмутительно, сказала ведущая; история должна вызвать огромный резонанс. Что касается Шарифа, он знал, как поступить. У него не было иного выхода — только исчезнуть. Он поспешно попрощался со мной там же, на улице, крепко обнял малыша Мо и скрылся в толпе.

Тем же вечером я поговорила с Дэвидом. Оказалось, что по всей стране идут массовые аресты. В десятках мест дарфурцев задерживали для депортации в Судан. Но наибольшее беспокойство вызывала легальная подоплека всего этого. Палата лордов собиралась заслушать дело, где оспаривалось, что возвращение в Хартум не представляет для дарфурцев опасности. Ожидалось, что Министерство внутренних дел проиграет, и перед этим оно, похоже, пыталось депортировать как можно больше наших.

Единственная причина, по которой Шарифу удалось сбежать, заключалась в том, что я была известной фигурой в СМИ; это давало нам некоторые привилегии. Несмотря на это, охота на моего мужа не прекращалась. Через неделю за ним опять явились. В шесть утра меня разбудили удары в дверь. Открыв, я обнаружила толпу полицейских в униформе и штатском. Офицеры в штатском предъявили мне удостоверения личности. Через мою голову они заглядывали в комнату; я знала, что они ищут Шарифа.

— Что вам нужно? — спросила я.

— Кто здесь с вами? — ответил вопросом на вопрос один из них.

— Мой сын. Больше никого.

Я широко распахнула дверь, чтобы они могли видеть комнату. Сотрудница полиции в форме сделала пару шагов внутрь и заметила малыша Мо, крепко спавшего на кровати. Должно быть, Мо почувствовал ее взгляд; он проснулся и заплакал.

— Извините, — сказала женщина. — Ребенок… Вы не возражаете, если я проверю другие комнаты?

Я пожала плечами:

— Других комнат нет. Но