С таким холодом были произнесены эти слова, что даже у Коррина, которому уже, казалось, нечего терять, по спине пробежали мурашки.

– И не слушай этого лицемера Сероглаза. С первого дня своего пребывания в ордене он хитрил и «прыгал по ножам», он вечно стравливал всех друг с другом, но скоро он окажется в таком месте, где никто не будет его слушать. Что же до тебя, мой дорогой ученик, я горд тем, что преподавал тебе науку. Ты был совершенно прав, когда говорил ему о единственном способе снять проклятие некроманта.

– Я не понял тебя, старик…

– Я говорю о раскаянии, мой дорогой ученик, всего лишь о раскаянии…

– Снова это раскаяние… Раскаяние не для некроманта, оно как звезда в ночном небе – горит ярко, да не достанешь. Забавно, правда? Темные маги, повелевающие столь могучими силами, привыкшие обращать в прах тела и вырывать из живых души, неспособны на такое элементарное… такое… примитивное чувство. Любой святоша в храме Вечных, любой полуграмотный прихожанин может помолиться и забыть, а мы – нет. Мы ничего не забываем…

Патриарх встретил его слова легкой улыбкой, которая еще больше исказила лицо старца.

– Это все не нужно. Все намного проще… Все зависит от того, хочешь ли этого ты?

Коррин отступил на шаг, руки его вздрогнули.

– Я верно понял тебя, старик?

– Совершенно, – подтвердил Семайлин. – Тебе нужно лишь Раскаяние.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся ему в лицо Белая Смерть. – Мне нравилось их убивать! Мне нравилось писать на их телах свое имя! Ты, как светлый дух, держа в руках весы грехов, предлагаешь мне раскаяться, забыть, отступить?! Значит, ты плохо меня знаешь, «мой дорогой учитель», – передразнил Коррин голос старика. – Нет у меня для тебя раскаяния…

Странно, но Черный Патриарх, зачем бы ему ни понадобилось все это, просто стоял и слушал, не убирая с лица своей кошмарной улыбки.

– Я ведь не сказал, что требую твоего раскаяния, глупыш. Я сказал: «Тебе нужно Раскаяние. Вот оно. – Старик вытащил прямо из воздуха небольшой пузырек. Даже во тьме галереи было отлично видно, что в нем находится какая-то жидкость, мерцающая нежным сапфировым светом.

– Эссенция Раскаяния? – удивился Коррин. – Но разве чужое раскаяние поможет мне стать вновь человеком?

– А какая разница, чья совесть должна тебя грызть изнутри твоего тела?

– Ты дашь мне ее? – нервно прошептал Белая Смерть, не в силах оторвать взгляд от полупрозрачной синей жидкости.

– Не здесь, – ответил Патриарх. – Ты выпьешь эссенцию и в тот же час уснешь, ты ведь не хочешь свалиться на пол?

– Усну? – подозрительно спросил Коррин.

– Да, и проснешься уже человеком.

– Что для этого нужно сделать? Ты ведь не просто так мне предлагаешь подобное?

– Конечно. – Патриарх повернулся спиной к Коррину и направился к дальнему портику, ведущему в Цитадель. – Следуй за мной…

Пленный некромант поплелся за учителем. Они шагали во тьме галереи, и в какой-то миг впереди показались две темные фигуры, идущие навстречу. Коррин Белая Смерть глядел на них, не в силах отвести взгляд, при этом прекрасно понимая, что выступающие из мрака силуэты – всего лишь отражения в большом полированном зеркале, преграждающем вход. Зеркало называлось Креферк и служило порталом в Цитадель, но поговаривали также, что это не единственное его назначение. Порой отполированная гладь отображала вовсе не то, что была должна, и этот страх увидеть в зеркале не себя, а нечто из потаенных глубин собственного больного сознания неизменно овладевал каждым, кто смотрелся в него. Это страх был чем-то сродни детской боязни темноты – глупой и необъяснимой. Приблизившись, Коррин наконец сумел разглядеть собственный образ – привычную бледность кожи, аристократические черты лица, ниспадающие на плечи пепельно-белые волосы… Но было и что-то новое. Черный бархатный камзол скрывал болезненно исхудавшее тело, на шее, висках и подбородке – засохшие кровоподтеки, глаза ввалились и подернулись пеленой, нос словно бы изломался. Безумие и ярость, обычно бушующие в его взоре, куда-то пропали – на Белую Смерть угрюмо взирало отражение уставшего и растерявшего волю к борьбе человека, который больше всего на свете хочет, чтобы его оставили в покое. Было ли это правдой или же зеркало в очередной раз пыталось его обмануть? Коррин не знал.

Черный Патриарх просто шагнул вперед, погружаясь в подсвечиваемую молниями гладь, словно в воду. Он слился со своим отражением и исчез. Его спутник поглядел в собственные пустые глаза и прильнул к стеклу. Ощущение было не из приятных – словно ты стоишь на ужасающем ветру, который дует в лицо с силой урагана, но при этом не в силах даже растрепать твои волосы. Это продолжалось всего секунду. В следующее мгновение некромант оказался уже по ту сторону зеркала.

Здесь оказалась лестница. Каждая ее ступенька была мокра, и, поднимаясь, Белая Смерть хлюпал ногами по разлитой жидкости. Лестница Крови. Именно здесь встретили свою смерть их братья из числа приверженцев Черной графини; тот заговор, впрочем, как и многие другие попытки оспорить власть Деккера Гордема над орденом, закончился неудачей. Разоблаченные заговорщики пытались бежать из Умбрельштада, но зеркало Креферк не выпустило их, и они оказались в ловушке. Тут некромантов-отступников и настигли сам Коррин Белая Смерть, покойный нынче Лоргар Багровый и Джек-Неведомо-Кто. Именно по тому случаю Лоргар, помнится, и получил свое прозвище, когда при помощи послушных ему теней растерзал около трех десятков мятежников так, что вся лестница, от самого низа и до верхней площадки, сплошь покраснела, точно ее выстелили алым ковром. Черный Лорд, с присущей ему порой театральностью, углядел в случившемся какой-то символизм и повелел все оставить как есть, закляв эти ступени так, чтобы кровь на них никогда не просыхала и служила вечным напоминанием о той ужасной бойне.

– Чего ты хочешь от меня? – спросил Коррин, когда они поднялись.

– Ты должен забрать отсюда одну вещь…

– Какую?

– Ты скоро увидишь.

– Значит, забрать вещь, и все?

– Именно.

Некроманты шли по темному коридору второго этажа Цитадели в сторону Большого зала. Когда они проходили мимо висевших на стенах факелов, те загорались сами собой, вырывая из тьмы ужасающую галерею, точно сдувая пыль со старинных, забытых страниц фолианта по теории страданий. По обеим сторонам прохода к высоким арочным сводам тянулись колонны. Из плоти камня, словно ветви у деревьев, в некоторых местах вырывались человеческие руки с изломанными в муке застывшими пальцами. Кое-где проглядывали юные лица с округленными и полными ужаса глазами, неживыми, но в то же время выражающими столь сильное чувство, которое может возникнуть лишь в пик либо страсти, либо непередаваемой, раздирающей на куски боли. Прекрасные по своей сути, но обезображенные эмоционально черты переходили в гладкий камень и создавали ощущение того, что эти молодые люди пытаются вырваться на волю, словно бы родиться, раздвинув стены своей мраморной утробы когтями. Эту галерею можно было бы назвать коридором Насильного Рождения, но на самом деле здесь, в этом чудовищном моменте застывания, серыми красками облицовки был показан миг Смерти. Во всей ее отвратительной красоте и гротескном величии. Каждая из этих колонн: лица и шеи, запястья и щиколотки, локти и колени, плечи и груди – все это вызывало отвращение, но при этом не позволяло оторвать взгляд. И лишь приглядевшись, можно было различить, что идеальных пропорций части тел, сплетенные между собой в тугой узел из окаменевшей плоти, принадлежат отнюдь не людям. В разорванных беззвучными криками ртах виднелись острые, как иглы, клыки, а с потрескавшихся от времени губ стекала ставшая мрамором слюна. Молодые и прекрасные некогда, они являлись обладателями утонченных черт мнимой человечности и черных, взлелеянных яростью и злобой душ. Душ, которые лишь в момент апогея, в миг расставания их хозяев с жизнью, вырвались на волю, отразившись на мрачных отталкивающих лицах и в чудовищных изломах плоти. Эта галерея с десятками колонн так и называлась – Коридор Истинного Облика Правды, или коридор Трударе.