— У благородного человека, который разделяет мою веру, — просто сказал Джей. — В стране много таких людей, кто считает, что молиться Господу Богу нашему нужно в простоте и смирении, и кто осуждает расточительство и грехи двора.

— Мне что, нужно тебе разжевать и в рот положить? — закричал Джон. — Они выгонят тебя, и никто не возьмет тебя на службу!

— Муж…

— Что?

— Ты сам говорил мне, что твоя вера в короля и герцога пошатнулась, — кротко напомнила Элизабет. — Джей пытается найти свой путь.

— Какой такой путь? — пробурчал Джон. — Нет никакого другого пути.

— Есть. Вернуться к Библии и искать путь через молитву, — серьезно произнес Джей. — Есть красота тяжелого труда, и есть возможность отказаться от чрезмерного веселья маскарадов и от расточительности. Есть идея поделить землю — тогда каждому достанется собственный клочок земли, чтобы выращивать для себя пропитание, и никто не будет голодать. Огороженные пастбища для овец и закрытые парки можно открыть для всех — пусть все наслаждаются тем богатством, что даровал нам Господь.

— Открыть парки?

— Да, — подтвердил Джей, — даже такие, как этот. Почему у его светлости есть Большой парк на пятистах акрах и Малый парк на трехстах? Почему ему принадлежат общая дорога и этот луг перед воротами? Зачем ему липовая аллея в милю длиной? Почему он имеет право огораживать хорошие плодородные поля, сажать на них несколько красивых деревьев и траву, а потом пользоваться всем этим для конных и пеших прогулок? Что за безумная прихоть брать хорошую сельскохозяйственную землю, выращивать на ней всякие кустарники и объявлять потом природной частью сада, когда дети в Чорли умирают от недоедания, а людей выгоняют из домов и отнимают земельные наделы?

— Потому что он герцог, — решительно заявил Джон.

— И поэтому может владеть половиной страны?

— Все его имущество было подарено королем, а королю принадлежит вся страна.

— И что же сделал герцог для короля, чтобы заслужить такое богатство?

Вдруг перед взором Джона живо предстали качающаяся каюта и мерцающий свет, Бекингем, нависающий над ним, и рана, как от удара мечом, которая была одновременно и высшим удовольствием, и высшей болью.

Джей ждал ответа.

— Не надо, — устало промолвил Джон. — Не мучай меня, сынок. Плохо уже то, что ты приходишь в мой дом одетый как бродячий проповедник. Не мучай меня вопросами о короле и о герцоге, о том, кто прав и кто виноват. Я был близок к смерти, моя жизнь зависела от того, вспомнит ли король о своем друге, пропавшем где-то на голом острове. И он не вспомнил. У меня нет сил с тобой спорить.

— Значит, я могу одеваться и молиться, как пожелаю.

Традескант устало кивнул.

— Носи, что хочешь.

Наступило молчание. Пока Джей осмысливал размеры своей победы, Традескант повернулся к нему спиной и занял свое место за столом. Джей снял забрызганные грязью рабочие сапоги и ступил в комнату в носках.

— Я намерен жениться, — спокойно объявил он. — И уйти со службы у герцога. Собираюсь поехать в Виргинию и начать все сначала. В стране, где нет лордов, королей и архиепископов. Я буду там, где люди сажают свой райский сад.

Он решил, что отец побежден, и спешил воспользоваться добытым преимуществом. Но Джон поднял голову и сурово посмотрел на сына.

— Подумай еще раз, — посоветовал он.

Обед был съеден в неловком молчании, потом Джей надел шляпу и вышел в темноту, прихватив небольшой фонарь, освещавший дорогу.

— Куда он пошел? — поинтересовался Джон у жены.

— В большой дом на вечернюю молитву, — пояснила она.

— Они проводят молитвенные собрания прямо на пороге дома моего господина?

— Почему нет?

— Потому что король определил, как должны проходить церковные службы, — возмутился Традескант. — Их должен проводить официальный викарий в церкви по воскресеньям.

— Но мать Бекингема — католичка, — напомнила Элизабет. — Да и сама королева. И они не подчиняются королю и архиепископу. И они делают вещи похуже, чем простые люди, которые читают Библию и молятся Богу на своем родном языке.

— Ты не можешь сравнивать ее величество с простыми людьми, с Джеем!

Элизабет повернула к мужу спокойное лицо.

— Могу и сравниваю, — отрезала она. — За исключением того, что мой сын благочестивый молодой человек, который молится два раза в день и живет трезвой и чистой жизнью, тогда как королева…

— Больше ни слова, — прервал ее Традескант.

Она покачала головой.

— Я только хотела сказать, что мораль королевы — это ее личное дело. А мой сын не берет чужого, не поклоняется идолам, избегает священников и их пороков и ничего не говорит против короля.

Джон молчал. Невозможно было отрицать, что королева все это делает. Невозможно было отрицать, что королева — убежденная католичка, заявлявшая, что ненавидит мужа и его страну и что не будет изъясняться на языке этой страны и улыбаться ее народу.

— Какой бы ни была мораль нашего сына, он получает от герцога деньги, — заметил Традескант. — Джей остается его слугой, пока получает от него деньги, хорош Бекингем или плох.

Элизабет встала из-за стола и собрала тарелки.

— Нет, — возразила она. — Джей работает на герцога, пока не найдет другого хозяина, лучше этого. Тогда он уйдет без малейшего сожаления. Он не клялся в преданности, не давал никаких обещаний. Наш сын не принадлежит Бекингему, пока смерть не разлучит их. И он не следует за герцогом, прав тот или не прав.

Она посмотрела на Джона. Свеча на столе подчеркивала его опухшие глаза и решимость на ее лице.

— Только ты у нас связан обещаниями по рукам и ногам, — добавила Элизабет. — Своей любовью к нему. И клятвой, которую ты сам и придумал. Но не Джей. Ты сам себя связал, Джон. Но мой сын, слава богу, свободен.

На кухне Нью-Холла Джон выяснил, что возвращение герцога прошло гораздо приятнее, чем его собственное. Весь королевский двор выехал из Лондона встретить Бекингема. Получилась блестящая кавалькада из всадников и семидесяти карет; дамы, благоухавшие ароматом розовой воды, бросали из карет розовые лепестки, приветствуя героя. Только королева избегала участия в праздновании, только ее ближайшее окружение хмуро оставалось в стороне. Карл дал великолепный обед в честь триумфального возвращения, а после трапезы увел Бекингема прочь от всех, в свои личные покои, и они провели там ночь.

— Полагаю, лишь вечер, — предположил Джон. — Наверняка на ночь герцог ушел к своей жене, герцогине Кейт.

Курьер из Лондона покачал головой и настойчиво заявил:

— Той ночью Бекингем лег с королем. В постель короля, в спальне короля.

Джон коротко кивнул и посмотрел в сторону. Больше он не хотел ничего слышать.