следует делать. Как я утверждаю ниже, стремление к "здоровью", "счастью" и "благополучию" позволяет наводить мосты такого рода и даже предполагает логическое следствие, подразумеваемое в аристотелевской или эвдаймонической этике (например, формулы типа "если вы хотите быть счастливы, то вам следует делать х, поскольку х способствует счастью" являются достаточным основанием для построения целой системы этики).

Ценности, замаскированные под факты. Существует также устойчивая линия критики, особенно связанная с марксизмом, но также встречающаяся в критической расовой и гендерной теории, согласно которой существует проблема со всем оформлением дихотомии "факт-ценность". Эта критика принимает различные формы, но ее преобладающая форма обычно заключается в разоблачении ценностных предпосылок некоторого набора установленных "фактов". В новой форме она часто сводится к утверждению, что ценности доминирующих групп не читаются как ценности и что "социальные факты" часто являются защитой статус-кво. Например, успех капитализма рассматривается как свершившийся факт, а не как ценность, но успех может быть оценен только в соответствии с набором (предположительно уже капиталистических) ценностей. Аналогично, ранняя приматология была полна сексистских предубеждений, которые не позволяли ученым даже рассматривать возможные теории, которые могли бы лучше объяснить собранные ими данные. Некоторые якобы доказанные или установленные "факты" являются всего лишь общепринятыми предположениями той или иной дисциплины в данный момент. Например, идея о том, что существует унитарная форма интеллекта, которую можно измерить числом "IQ", породила кучу "фактов" о различных измерениях IQ для разных групп населения, но это было подвергнуто критике как уходящее корнями в расовые и социальные предрассудки (или, можно сказать, ценности) конкретных исследователей, которые заложили основу для всего этого направления исследований.

Следует отметить, что в большинстве подобных исследований не отвергаются все факты, поскольку сама операция разоблачения, заключающаяся в демонстрации того, что некоторые конкретные фактические утверждения являются скрытыми ценностями, как правило, сама укоренена в фактических утверждениях. Так, в одном влиятельном исследовании выявление таких скрытых ценностей является частью того, как дисциплины становятся более, а не менее "объективными" (см. проблемы с термином "объективный" ниже). Повторим, что это не означает, что не существует "фактов" или что факты и ценности идентичны; скорее, это означает, что мы должны быть способны подвергать установленные утверждения тщательному анализу, чтобы выявить предвзятость разного рода.

Также утверждается, что различие между фактами и ценностями само по себе имеет ценностную нагрузку, работает на то, чтобы представить определенные проекты как "слишком субъективные", и является частью установления границ определенных дисциплин (часто предвзятым образом). Например, в религиоведении утверждение о том, что теологические ценности можно четко отличить от нетеологических ценностей, оказывается, трудно отстоять, потому что само это различие часто равносильно теологическому утверждению. Аналогичным образом, призывы к научной дистанции и свободным от ценностей исследованиям исторически использовались для того, чтобы отговорить исследователей из меньшинств от работы над вопросами, которые наиболее ценны для их собственных сообществ. По крайней мере, призывы к ценностному неравенству часто коренятся в наивных представлениях о самом различии между фактами и ценностями и регулярно применяются избирательно.

В общем, существует множество законных способов преодолеть различие между фактами и ценностями, и поэтому призыв исключить ценности из научной деятельности в области гуманитарных наук обречен на провал. Это касается двух аспектов. Теоретики, заинтересованные только в политической или этической ценности своей науки, должны знать, что искажение своих научных выводов в угоду политическим целям в конечном счете самооправдывает себя. Никому не принесет пользы, если позволить политике грубо превалировать над доказательствами или перестраивать научную деятельность на основе заранее определенных этических обязательств или в соответствии с упрощенными моральными бинарами. Часть функции хорошей науки состоит в том, чтобы разоблачать эти ошибки. Но точно так же ученые, считающие, что они могут исключить все ценности из своей научной деятельности, просто скрывают свои истинные амбиции и планы, которые в равной степени должны быть доступны для развенчания. Научная деятельность регулярно опирается на доказательства, но мы должны признать, что у каждого из нас есть ценности, неразрывно связанные с этими доказательствами.

Для некоторых читателей это может показаться ужасным. Отчасти проблема заключается в том, что слово "ценность" охватывает как субъективные предпочтения, так и эпистемические, политические или этические оценки. Эти субъективные предпочтения - не то, что имею в виду я или большинство философов, процитированных выше. Я также не утверждаю наивное мнение о том, что все факты являются ценностями (или ценностно-ориентированными), как способ их дискредитации. Наличие ценностей не означает, что дисциплина "ненаучна" или что она заражена идеологией; даже естественные науки используют ценности как основу для выбора тем, оценки ценности исследований и так далее. Беспокойство по поводу "научного релятивизма" и внетеоретических влияний на принятие теории во многом ошибочно. Как я уже утверждал, предполагаемая несовместимость между логической "объективностью" и социальными ценностями ошибочна. Логика кодирует эпистемические нормы. Принятие теории часто определяется научными ценностями (такими как внутренняя непротиворечивость, способность делать правильные предсказания и объяснительная сила). Однако все это не означает, что знание было фундаментально подорвано. Опять же, цель не в том, чтобы подчинить всю науку ценностям, а скорее в том, чтобы осознать руководящую роль ценностей в наших исследованиях и, что еще важнее, в нашей жизни.

Я также согласен с Амартией Сеном и другими, что когда ценности открыто заявлены, они лучше поддаются рациональному исследованию и обсуждению. В этой связи нам необходимо более четко формулировать наши ценности. Возможно, это само собой разумеется, но для того, чтобы ценности имели силу, они должны быть обоснованы в широком смысле. Это часть того, что Джон Ролз называл "общественным разумом". Большая часть этической лексики мейнстрима решительно негативна и опирается на набор неявных моральных допущений, которые редко подвергались серьезной проверке. (Иначе говоря, большая часть популярного этического дискурса в современном политическом спектре анемична и опирается на недостаточно проанализированные этические предпосылки). Сосредоточение на конструктивных проектах и более глубокое осмысление общественных обоснований ценностей, как можно надеяться, окажет положительное влияние на этот популярный слой дискурса.

Академия находится не в лучшей форме. Поскольку этические аргументы в различных дисциплинах постоянно маскируются под критику и предполагают только негативные ориентиры, а не позитивные цели, многие научные морализирования происходят по принципу "вины по ассоциации" с общепризнанной несправедливостью, такой как рабство, колониализм, расизм или нацизм. Выявление угнетения жизненно важно, но существует тенденция к бесконечному расширению кон- демнаций. Учитывая повсеместное распространение систематических несправедливостей, слишком легко найти связь между ними и любой конкретной позицией или мыслителем. Нюансы прочтения значительно преобладают над упрощенными, огульными осуждениями различных личностей. Преобладают наивные моральные бинеры. По всем этим причинам многие негативные оценки, связанные с постмодернизмом, были недостаточно обоснованными (например, логоцентризм