Стаарз рассчитал совершенно правильно. Тиоракис почувствовал эмоциональный подъем. Это чувство как-то сразу пригасило то тяжелое впечатление от результатов собственных поступков, которое давило на Тиоракиса все последнее время. Становилось ясным, что, во всяком случае, с точки зрения высшей государственной целесообразности, те жертвы, которые неизбежно составляют некоторую часть следа, оставляемого им на пути служения Родине, — не напрасны. Да и вообще, как бы сама Родина, в лице представлявшего ее государства, явно поощряла Тиоракиса (не субкорнет, не корнет, а суперкорнет!) и тем самым делила с ним тяжкую моральную ответственность за все то, что приходится проделывать во имя ее…

Обычному человеку свойственно искать те или иные оправдания собственной вине, будь она действительная или только мнимая. Это часть инстинкта самосохранения. Тот, кто начисто лишен данного качества, обречен быстро сойти с ума, либо покончить с жизнью. Тиоракис, во всяком случае, в этом отношении был человеком вполне обыкновенным.

Кроме того, как человеку вполне обыкновенному, с вполне обыкновенными реакциями, ему захотелось поподробнее узнать о причинах своего внезапного посвящения в «рыцари» и о связанных с этим новых обстоятельствах.

Стаарз охотно удовлетворил все его запросы.

— Видите ли, Ансельм! Касающееся вас распоряжение подписано еще несколько дней назад. На нем не хватает только номера и даты. Это естественно, поскольку необходимо ваше согласие. В конце концов, насильно мы в «солдаты» (а штатный сотрудник это, согласитесь, солдат) никого не «забриваем». Тем более, что поступление в «солдаты» (уж извините, для полной ясности я буду использовать этот термин) налагает на вас определенные обязательства и совершенно иную ответственность в случае их нарушения. Вы меня понимаете?

Тиоракис кивнул. Он действительно это понимал. Хорошо понимал. Время подумать на эту тему в прошлом было достаточно.

— Так вот, — продолжал Стаарз, — все будет зависеть от вашего «да» или «нет», сказанного сегодня. Если «да», — то вы полностью в нашей команде и в нашем распоряжении, потому как — присяга и все такое. Причем как всегда у нас никаких формальностей. Расписки-подписки, целование знамени с колена… ничего этого не будет. Но ваше «да», просто сказанное мне, — равнозначно тому, как если бы все это имело место. Оправдания, вроде того: там нет моей подписи — не пройдут… Их, собственно, негде и некому будет предъявлять. Вы меня понимаете?

Тиоракис вновь кивнул. На это тему он тоже много думал.

— А если — «нет»? — все-таки посчитал необходимым спросить он, хотя внутренне уже принял решение.

— В этом случае, — раздумчиво отвечал Стаарз, глядя куда-то над головой Тиоракиса и делая большие паузы между фразами, — мы, скорее всего, удовлетворимся достигнутыми вами результатами. Несомненно, воспользуемся ими. А вас постараемся максимально осторожно вывести из этой игры. Видимо, сохраним с вами самые добрые отношения. При наличии вашего желания будем и дальше использовать вас в том качестве, в котором вы себя так хорошо зарекомендовали. Но, настоящей фигурой вы никогда не станете. Сами понимаете, не тот спрос, не та мера доверия… ну, и не то место в системе, разумеется…

* * *

И вот, как теперь ему, солдату, быть?

Что делать солдату в подобной ситуации — понятно. Это они со Стаарзом тоже обговаривали. Точнее, Стаарз его четко проинструктировал: выполнять любые («Абсолютно любые — вы понимаете, Ансельм?») задания руководства ФОБ, даже в том случае, если это может повлечь человеческие жертвы. Если по какой-то причине нельзя проинформировать о задании контору, все равно — выполнять. Исключений, которые допускают в такой ситуации самостоятельные действия и самораскрытие, только два: реальная угроза теракта на ядерном объекте и реальная угроза совершения акции с использованием мощного химического или бактериологического оружия.

— Но, это так, Ансельм! — успокаивающе добавил Стаарз. — Это чисто гипотетически. На это у них силенок пока нет. А если вы хорошо поработаете, то никогда и не будет!

Успокоил!

А вот как все-таки быть? Как быть с самим собой? Когда завтра, возможно… Да что там — возможно! Наверняка!..Придется убить своих?

Такой вопрос он тоже задавал Стаарзу…

— Ансельм, ваш отец воевал, насколько мне известно?

— Да.

— Он вам ничего не рассказывал о ситуациях, когда приходится стрелять по своим?

— Это, когда огонь на себя вызывают?

— Нет! По своим — в смысле по согражданам, по мирному населению…

— По ошибке, что ли?

— Нет, не по ошибке. Специально. В силу военной необходимости.

— Нет, ничего подобного он мне не рассказывал.

— Ну, правильно, об этом не любят рассказывать. Это всегда есть и всегда за кадром.

— Не понимаю!

— Очень просто, Ансельм! Проза любой войны! Ну, вот смотрите: враг захватил наш город, или деревню, там… все равно… нашу территорию, в общем… Нужно его оттуда выбивать? Нужно. А он там оборону организовал… Значит, что мы делаем? Наводим орудия, поднимаем бомбовозы и утюжим эту самую оборону в хвост и в гриву. И под нашими же бомбами неизбежно гибнут наши же люди: и женщины, заметьте, и дети (да, да! и дети!), и немощные старики… словом, все те, кто в силу неудачно сложившихся жизненных обстоятельств оказался на земле, захваченной врагом… в зоне боевых действий… Что делать? Не воевать прикажете? Знаете, Ансельм, мой брат во время войны был командиром огнеметного танка. Ему пришлось отбивать у равнинцев Корокту. Есть такой городок западнее Смилтинской дельты. Так вот, на одном из перекрестков наступление захлебнулось. Равнинцы зацепились за крепкий каменный дом. Подвал — что твой дот! Пулеметчик у них там был — виртуоз, и снайпер тоже был. Полторы роты наших уложили. Попробовали пушку на прямую наводку выкатить. Хрен-то! Снайпер всю прислугу перестрелял. Потом минометами пробовали их достать… Кое-как обрушили верхние этажи, а подвал-то остался. Еще надежнее под завалом стал. Авиацию не вызовешь — соприкосновение слишком плотное. Ну, тогда вызвали огнеметчиков. Подкатил мой братец на своей боевой колеснице и залил этот самый подвал напалмом. А когда потом весь этот крематорий разбирали, нашли там, в одном из дальних отсеков подвала, хозяйку дома с тремя детьми. Трупы, разумеется. Они даже не слишком обгорели, поскольку основная порция напалма к ним не дошла… Ну, и что было делать моему брату? Не жечь этот подвал? На войне такое — сплошь и рядом. Это я все к чему? Мы на войне, Ансельм. Эту войну нам навязали… А вы, Ансельм, — солдат. Теперь уже солдат. И должны смириться с тем, что в некоторых случаях придется стрелять по своим. Думайте не о том, сколько своих погибнет в силу военных обстоятельств, а о том скольких вы спасете в итоге…

* * *

Искусственно… Искусственно это все как-то… Про войну… Похоже, конечно. Если хочешь, чтобы было похоже, но — не то. Не на фронте же я завтра буду! Не перед стеной врагов, за которой своих-то и не видно… и некогда о них думать. Завтра я буду в своем родном городе, где нет вражеской обороны… Или все-таки она есть, но просто невидима? Слабое утешение… И мне нужно будет нажать кнопку. Если не нажму — ее нажмет другой. Результат будет тот же, но я никогда не доберусь до штаба ФОБ… И все будет продолжаться… Могу попробовать помешать. При благоприятном раскладе — помешаю и даже, может быть, останусь жив… А кто за меня полезет в логово? А сколько времени понадобится для подготовки нового человека? А если и он не сможет ради цели переступить через что-то… через кровь, прямо скажем, не сможет переступить, в нужный момент… Как взвесить все это? Эту кровь, которую я завтра пролью (или не пролью?), и ту, которая прольется, если я не приму на себя кровавое причастие?..