Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я-то его перед командующим расхваливаю, а он только претензий не имеет…
Фурманов, спокойный, уравновешенный, тут же остудил Чапаева:
— Не кипятись, Василий Иванович. Хвалиться нам не время. Возьмем у белых Уфу, вот и будет нам с тобою похвала. Дельная, без лишних слов…»
В. В. Козлов, шофер В. И. Чапаева, в своей книге «Рядом с Чапаевым» вспоминал:
«Фурманов горячо любил Чапаева, помогал ему политически расти. Одновременно оберегал его от нападок троцкистских приспешников, которые пытались, под флагом якобы борьбы с» партизанством», подорвать авторитет Чапаева, убрать любимого бойцами талантливого командира и этим ослабить армию. Фурманов не раз доказывал в верхах, что Чапаев не партизан, что он преданный командир Красной Армии и дисциплина в его дивизии крепкая, железная».
О том, что В. И. Чапаева собирались отстранить от должности, писал в своем дневнике Д. А. Фурманов еще 30 апреля 1919 г.:
«…На него много клевещут, его понимают даже наши» лучшие»(член Ревсовета Смирнов) как авантюриста — и только. Ему мало доверяют. И этот товарищ Смирнов, например, сообщил мне, что» лишь Чапаев немного покачнется, мы его живо уберем».
Не оставил без внимания «попытку» убрать с должности Чапаева и писатель М. С. Колесников. Приведем отрывок из его романа «Без страха и упрека»:
«…Не так давно при встрече член Реввоенсовета некто Смирнов — Нестроев сказал Фурманову:
— Ваш Чапаев — авантюрист. Лишь только он немного покачнется, мы его живо уберем. А вы как комиссар должны помочь нам в этом. Для блага Красной Армии.
— Кому это вам?
— Пусть это будет строго между нами: председатель Реввоенсовета Республики Троцкий невысокого мнения о Чапаеве. Это вам о чем-нибудь говорит? Чапаев малограмотен, некультурен, груб, он разлагает массу.
Смирнов был высокий, гривастый. В кожаной тужурке. Он поглаживал рыжую бородку и смотрел на Фурманова козьими глазами. Фурманов сразу же припомнил все последние бои, словно бы окинул взглядом весь боевой путь Чапаева, и сразу потерял ту выдержку, к которой призывал Петра Брауцея и других политработников. Он почувствовал, как закипает в жилах кровь, как наливаются яростью глаза и дрожат губы.
— Я не знаю Троцкого, не знаю, груб он или культурен, но зато хорошо знаю Чапаева, — сказал он резко. — Да как вы смеете отзываться о лучшем начальнике дивизии таким образом? Кто вы такой? Перстенек на пальчике носите. Вы с Троцким не можете простить плотнику Чапаю его грубость, его дерзость и смелость решительно во всем. Вы не видите и не хотите видеть того, как он не спит ночи напролет, как он мучится за каждую мелочь, как он любит свое дело и горит, горит на этом деле ярким полымем. А я знаю и вижу ежесекундно его благородство и честность — поэтому он дорог мне бесконечно…
— Как я вижу, вы, Фурманов, так и не изжили свой анархизм, потому и спелись с анархистом Чапаевым. Какой же вы комиссар, если покрываете явного авантюриста и анархиста? Вы подпали под влияние Чапаева, и я сделаю все возможное, чтобы разбить этот союз.
— Можете не трудиться, Смирнов — Нестроев. А я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы вы больше здесь не появлялись и не возводили клевету на Чапаева!
В тот же день Фурманов написал Фрунзе пространное письмо, в котором просил оградить дивизию и Чапаева от наскоков» узколобого клеветника» Смирнова — Нестроева.
Фрунзе ответил коротко: «Нужно бороться не столько с подлецами, сколько с условиями, порождающими подлецов»…»
Кто же этот «узколобый клеветник» Смирнов — Нестроев? Вероятно, речь идет о члене Реввоенсовета Республики И. Н. Смирнове, который родился в 1881 г., принимал активное участие в революционной деятельности. В 1913 г. Ивана Никитича сослали в Нарымский край, а в 1916 г. мобилизовали в русскую армию. В Гражданскую войну он был членом Реввоенсовета Республики и одновременно в августе 1918 — апреле 1919 гг. Реввоенсовета Восточного фронта, затем членом РВС 5-й армии, председателем Сибирского ревкома. В январе 1933 г. Ивана Никитича арестовали, а через два года обвинили в «создании троцкистско — зиновьевского объединенного террористического центра». В августе 1936 г. Смирнов был расстрелян. Теперь нам понятно, почему он характеризовался как «узколобый клеветник» и «подлец», ведь иначе «врага народа» называть нельзя было.
Возможно, что И. Н. Смирнов действительно намеревался убрать с должности В. И. Чапаева, склонного к партизанщине. По это только предположения. Более серьезные основания к такому шагу давал сам Василий Иванович. Между ним и Фурмановым, несмотря радужные картины, нарисованные в романах и повестях, существовала неприязнь, которая вылезла наружу в тот момент, когда части 25-й стрелковой дивизии шли на помощь Уральску. Как мы помним, 25 июня Чапаев просит, вернее, требует от Реввоенсовета Южной группы армий признать его красным офицером. В тот же день Фурманов пишет командующему этой группой:
«Тов. Фрунзе!
Чапаев, вероятно, станет говорить о» конфликте»(он не дал мне в нужную минуту лошадь, я обругал его» матом», затем он мне предлагал, но я уже сам отказался и т. д. и т. д.). Это не конфликт, а пустяк, который был изжит и забыт в течение двух минут. Не в этом, разумеется, дело. Он почуял беду и недоверие с моей стороны и цепляется за всякие» конфликты». Дело в том, что я уже не питаю к нему больше того доверия, которое питал прежде (подчеркнуто нами. — Авт.). Я хочу заранее поставить Вас в известность и предостеречь от возможных неприятностей, слишком хорошо к нему все время относился, слишком многое прощал, не тревожил Вас до поры до времени своими сомнениями и полагал, что все изживется между нами, в теплой товарищеской среде. Теперь вижу другое: я во многом был излишне доверчив, прост и чистосердечен. Толчком к данному событию послужило посещение нами тюрьмы, где были посажены отказавшиеся идти в наступление мадьяры 222-го полка. Еще не окончив нелепый, комичный, поверхностный опрос — Чапаев предлагал мне расстрелять из них тут же, в тюремном дворе, человек 20–25. Я отказал ему в этом удовольствии и предложил организовать чрезвычайную комиссию из представителей командного состава, политического отдела и следственной комиссии. Он отказывался, упрямился, но потом согласился, затаив злобу на меня за отказ в моментальном расстреле мадьяр без суда и следствия.
Теперь комиссия работает. Скоро к Вам центр поступит материал и виновные в той или иной степени. Не особенно полагайтесь на упрощенное объяснение Чапаевым всего этого дела с мадьярами. Всего было обойдено около ста камер. Опрос Чапаевым производился следующим образом: «Ну что, как сюда попал? Где лучше — в полку или в тюрьме? Хочешь ли на родину, повидаться с родными? Хочешь ли сражаться в Венгрии или у нас здесь?». И когда на два последних вопроса мадьяры отвечали утвердительно — их отмечали крестом в записной книжке, как желающих дезертировать. Это, верно, означало кандидатуру на расстрел. Когда было обойдено камер десять, я, увидев бессмысленность подобного опроса, уехал сниматься с политическим отделом, оставив с Чапаевым комиссара 74-й бригады и комиссара штаба той же бригады. Вернувшись минут через 40, я застал их все за тем же пустым занятием, настоял, чтобы оно было закончено и чтобы немедленно же была организована чрезвычайная следственная комиссия. Было уже поздно. Когда я наутро пришел к Чапаеву посоветоваться относительно создания комиссии — он отказался от участия в ее организации и сказал: «Взялся, так и делай все сам». Тогда я взялся за дело один. Но только что хотел я разослать свои предложения, как принесли мне на подпись прилагаемый при сем приказ Чапаева. Здесь же прилагаю и краткую мою критику на его приказ. Об этом пока довольно. Один из товарищей (Постников), заведовавший организагитац. подотделом политода Туркармии, сегодня сообщил мне: «Неужели Вы, тов. Фурманов, серьезно доверяете Чапаеву? А знаете ли, что он мне говорил всего три дня назад? Он говорил: комиссар таскается за мной только по — пустому, одни бумажки подписывает. А с Фурмановым мне хорошо, так как он знаком с Фрунзе и помогает мне пробираться выше».