— такая душка, такой умный и великий, и все красногвардейцы такие замечательные. Да смотрите хоть «Кубанские казаки», но научитесь осмысленно относиться к этому. Никита Михалков говорит на съезде, что советская кинематография за годы своего существования никогда не теряла своего достоинства — как это можно? Сколько они лизали большевистские сапоги! Сколько дряни изготовили! И при этом говорить о великом достоинстве…

И то, что коммунистическая фракция является самой сильной фракцией в Думе после всего, что было сказано о деятельности этой партии, о ее учении, об империи лжи, созданной после империи крови, — это один из самых печальных моментов. Народ почему-то ни фига не понял, что произошло. И возникла не ностальгия, а чистейшая шизофрения — расколотое сознание. Я был в поселке Свирьстрой, где стоит огромный Ленин, и спросил местного человека: «На что он вам?» Тот: «А на всякий случай».

Я плыл в прошлом году на теплоходе из Москвы в Петербург через Волга-Балтийскую систему, и когда заказывал по телефону билеты, мне послышалось, что корабль называется «Леонид Собинов». Ну, думаю, на «певце» поплыву. Прихожу, а это — «Леонид Соболев». Плыву, а навстречу теплоход «Юрий Андропов». И — «Орджоникидзе», и «Киров», и «Карл Маркс», и все прочие. А на флагштоках реют трехцветные флаги буржуазной либеральной республики… Это не шизофрения?

Нельзя, думаю, винить народ в создании этой атмосферы. Не народ, но часть народа — можно. Мы думаем, что коммунизм далеко, а он близко, если каждый пятый из народа голосует за коммунистов или за аграриев. В советское время мы говорили: «Каждый пятый — стукач». Теперь каждый пятый — плакальщик по прошлому. И когда власти выдвигают идею национального согласия, то это вздор полнейший. Ну как можно быть в согласии с теми, кто тащит портреты Сталина?

Я говорю не о репрессиях по отношению к ним. Но указывать на этих людей, напоминать некоторые моменты из их биографии — необходимо. Во что превратили слушания по делу о преступлениях партии? В пародию. Я помню, как Фалин смешал с дерьмом Шахрая, который ни слова не мог ему сказать, когда каждый пункт обвинения тот осмеивал при всех. Почему никто не сказал, что именно вы, Фалин, лично отвечаете за то-то и то-то, поскольку сами были адептом этой империи лжи? И вот постепенно общество сдвигается в эту грязную, липкую, вонючую лужу.

Глядя в отдаленное будущее, мне кажется, мы находимся не при конце дезинтеграции России, а, к сожалению, только в начале процесса. Уже сейчас на сцене несколько Россий, и, видимо, это будет продолжаться. В данном случае я «империалист» и хотел бы сохранить имперское целое, но события могут катастрофически покатиться или в результате финансовой катастрофы, или какой-нибудь этнической войны. И в опасной ситуации возможны два варианта. Или Россию защищает Запад как свою весомую и интегрированную часть. Или в один прекрасный момент ее поглощает Китай — сейчас такой мирный, такой торговый и все-таки красный. Он может поглотить эту землю без всяких усилий, и Россия тогда станет его жалким вассалом.

А то, что именно благодаря Западу жизнь в России основательно улучшилась за последние три-четыре года, для меня очевидно. Тут и роль доллара как стабилизирующей валюты, и то, что Запад балансирует ситуацию в критических случаях, приглашая Россию к партнерству. И при этом мы собираемся объединяться с Китаем, имея в виду, что — против Запада? Объединяйтесь, пожалуйста, если хотите быть сателлитами.

Кровавые конфликты на самом деле назревают. Например, по поводу Крыма. Может, вы будете смеяться, но я думаю, что Россия должна купить Крым у Украины. Не сегодня, не завтра, но, скажем, по прошествии лет десяти предложить хорошую сумму. Я ездил в Керчь по приглашению «Боспорского форума культуры», который проводит группа молодых авангардистов, словно вышедших из романа «Остров Крым». Им кажется, что Крым должен превратиться в Землю обетованную мировой интеллектуальной элиты, которая будет там собираться.

Было забавно, хотя сегодня это совершенно ужасный город, который ни на йоту не сдвинулся с советской кочки, все эти доски почета, памятники, гарь от совершенно не нужного индустриального комплекса. Я оставил на ночь открытым окно и проснулся искусанный мухами, которые летели с рядом расположенной бойни. В центре гостиничного номера люкс торчал из паркета острием вверх огромный гвоздь, чтобы было удобней рвать брюки. Словом, город без излишеств.

При этом — маленькие коммерческие магазинчики со всевозможной дрянью. Я туда зачем-то зашел, сидят три женщины, говорят: «А вы откуда такой? Какой-то ховор у вас дикий». Я говорю: «Из Москвы». — «У-у, из Москвы!» — «Я не один приехал. Нас двенадцать человек. Все мужчины». Они оживились: «Вот хорошо, а то у нас и мужчин уже нет, одни рэкетиры».

Дети хотят быть как все

В шестьдесят пять лет во всем разочаровываешься. В том числе и в Америке. Последняя антиклинтоновская кампания — просто настоящее свинство. Все думают, что это любовная интрижка. Совсем нет, это заговор. Республиканцы подсунули наемных профессиональных стукачек и состряпали дело. Прокурор, которому бы работать в КГБ пятьдесят третьего года, одержим какой-то жуткой ненавистью к президенту. Была объявлена охота на Клинтона. Они ставили на вещь, которая всегда как бы существовала в американском народе, — на его пуританство. И вдруг оказалось, что этого нет. И чем больше Клинтона травили, чем больше предоставляли доказательств, тем выше поднимался его рейтинг.

Не представляете, как это волновало всю страну. Я тоже завелся. У меня есть приятель, Саша Половец, редактор русской газеты «Панорама» в Лос-Анджелесе. Он был у Клинтона на приеме с редакторами «малой прессы». И подошел к нему и сказал: «Господин президент, я хочу заверить, что все наши читатели на вашей стороне». И, представьте, малый заслезился, заплакал, обнял Сашу — есть фотография — за то, что его поддержали.

Конечно, на самом деле скандал этот — порождение «политической корректности». Я расскажу характерный случай. Я принадлежу к группе «профессоров Кларенса Робинсона» — это тот, кто дал деньги на развитие университетских программ. И вот мы обсуждаем кандидатуру профессора на освободившееся место. Один говорит: «Братцы, что же мы делаем: опять — белый, опять — мужчина, опять — больше пятидесяти. Нас же не поймут». И тот, кто кандидата выдвигал, говорит: «Как жалко. Он так расстроится. Ведь он же, знаете, заика». Оживление: «Ах, он — заика? Это меняет дело!»

В общем-то, я варюсь