Для окружающих все было как обычно: я постоянно находился в командировках, а где — никто не знал. Так продолжалось до середины июля, пока у меня не лопнуло терпение. Обещали небо — так давайте! В принципе имел право: все, что знал, рассказал, так зачем дальше мариновать?

В общем, меня отпустили. Правда, с охраной, но все же. Так в середине июня я оказался на Юго-Западном фронте. Начальство о возможности харьковской катастрофы знало, поэтому приняло меры. Усилились авиа-, наземная и агентурная разведка. Все подтвердилось. Как и в моем мире, немцы были готовы к предстоящему наступлению на Харьков и приняли меры, устраивая ловушку для наших войск. На момент моего прибытия на фронт основной накал боев уже спал. Наши, имея достаточно точные данные, фланговыми ударами прорвали фронт, взяли в окружение крупные силы немцев, включая армию Паулюса. Понятное дело, что удержать их не смогли, те вырвались из колечка, но… Наши успели окопаться и хорошо встретить фрицев. Так что ушли далеко не все. На тот момент немцы отступили, лихорадочно строя оборонительные укрепления в районе города Лубны. Сохранившие достаточно сил дивизии Красной Армии, сбивая небольшие заслоны, все шли вперед, пока не уперлись в оборону противника.

Командование воспользовалось этим для переформирования и пополнения частей, подтягивания тылов и разведки.

Так казалось со стороны. Через день после того, как я прибыл на фронт, началось массированное наступление германских войск, и опять — отступление и бои на сдерживание танковых групп. На нашем фронте их было две, одна сильно обескровленная и слегка пополненная, другая тайно переброшенная из-под Ленинграда…

Свой первый бой после возвращения в полк я потом вспоминал с легкой улыбкой. Но это потом, через много лет, а сейчас только зубами скрипел со злости.

Вылет был обычный. Истребительные части Второй Воздушной Армии были слегка потрепаны, но дело свое делали. Поэтому оба спецполка Ставки — наш Первый Гвардейский Особого Назначения и шестой истребительный спецполк — действовали, как охотники, по своему прямому назначению. Таких полков насчитывалось уже восемь, и все они были раскиданы по всем фронтам — где один, а где два, как у нас. Трем первым из них было присвоено звание гвардейских.

Так вот, вылетели мы двумя парами. Я с младшим лейтенантом Новиковым — новичком, недавно прибывшим из Центра в группе пополнения — и Степка Микоян со своим уже слетавшимся ведомым.

При подходе к участку прорыва начали попадаться группы самолетов — главным образом немецкие бомбардировщики. Но хватало и наших. Я даже заметил шестерку «чаек», идущих на штурмовку. По крайней мере, эрэсы под крыльями навевали мысли именно о ней. Да и самолётики эти давно уже не использовались в качестве истребителей. В основном — как ночные бомбардировщики. Из них даже сформировали несколько отдельных полков. Правда, что один такой есть в нашей армии, я не знал.

— Беркут, я Слепой, твое прикрытие, атакую бомберы, как понял?

— Понял, мое прикрытие, — ответил Микоян.

Степка развернулся навстречу двум парам «мессеров», идущим наперерез, чтобы связать их боем, а я по пологой дуге начал заходить на двенадцать «Хейнкелей». Обычно было наоборот; но не в данном случае. Сейчас меня прикрывал еще не обстрелянный новичок.

Однако сделать что-либо мы просто не успели. Откуда-то налетели две эскадрильи «Лавочкиных» с красным коками, обозначающими асов, и не только растерзали прикрытие, но и ссадили все бомбовозы.

— Это что за хрень такая еще?! — только и выкрикнул я, когда за единственным уцелевшим «мессером» погналась пара истребителей.

Второй вылет прошёл так же, третий… Только после этого я все понял и поехал к командующему воздушной армии. Нужно что-то решать, мне так даже повоевать не дадут.

Разговор подтвердил наличие приказа из Москвы: за меня командующий отвечал головой.

Делать было нечего, генерала подставлять не хотелось, так что, договорившись с командиром полка, решил действовать по-своему. Мое появление на этом участке фронта широко разрекламировали и принялись ловить на живца…

Что у меня в охранении целый спецполк, немцы сообразили только после второй неудачи, но за это время мы ссадили на землю четыре десятка истребителей противника. И это только те, кто специально охотился! Не считая случайно встреченных! Что уж говорить о потерях противника, если только на мой счет за два месяца боев записали восемнадцать официально сбитых?

В начале осени, когда все атаки наземных войск были отбиты и наши части заняли все прежние рубежи, меня отозвали в Москву и направили на учебу в Академию Генштаба. Ее я закончил блестяще, но после застрял в тылу еще на два месяца — читал лекции о взаимодействии наземных войск с воздушными.

Все это происходило на фоне счастливой семейной жизни. О беременности Ани я узнал еще на фронте, и теперь, несмотря на сильную занятость по службе, старался быть с женой почаще. Рождение сына неплохо повлияло на мой характер: теперь я еще и отец. Мало того, Дениску даже на руках держал! До сих пор помню, как шевелился легкий сверток, и угуканье младенца. Ради такого стоило жить.

Ещё я занялся прогрессорством. Нет, о танках и тому подобном давно все рассказал и нарисовал (на фронтах новая техника не появилась. Всё, что производили, шло пока в резервную танковую армию). Я занялся прогрессорством на истребительном фронте. Первым делом решил облетать машину Поликарпова. Истребитель мне понравился, да и инструкторы Центра, где и происходил облёт, хвалили его. По моим советам Поликарпов машину немного усовершенствовал. Теперь можно было приступать ко второй части — войсковым испытаниям. Получив разрешение, я сформировал из четырёх специально выпущенных экспериментальных самолётов звено, посадил за штурвалы лучших выпускников Центра и вылетел на фронт.

В том, что в одиночку встретился с четырьмя охотниками глубоко у нас в тылу, виноват сам. Решил проверить парней и велел им догнать меня. Сбросить их с хвоста сумел, даже оторвался и сбил со следа, а тут две пары охотников штурмуют нашу автоколонну. Атаковал, с ходу сбил ведущего, потом завязался бой на малых высотах. А когда подоспели мои подопечные, я уже вылезал из истребителя и смотрел на поломанную стойку шасси и дымящийся мотор…

— Сев? Спишь? — услышал я шепот Степки и шелест травы под сапогами.

— Нет, думаю. Вспомнил своего однофамильца.

— Леху? Да, жаль парня.

— Зато жена ему досталась золотая.

Микоян опустился рядом и, тоже привалившись спиной к стогу, пробормотал:

— Слышал, ты его в Центр устроил?

— Да, руки нет, но он может читать лекции о боевом применении истребителей в прикрытии бомбардировщиков. Благо опыта ему не занимать. Выбил ему комнату в общежитии, там сейчас Степанида. Помнишь ту связистку, которая подходила ко мне?

— Это над которой ты подшутил? Конечно, помню.

— Женились. Ребенка ждут. Судя по срокам, должен родиться в январе.