Когда наступит конец, мы заберем наш мир с собой. Не проси меня сказать, каким образом, я просто знаю, что так будет… Но подойдем к этой истории о конце с другой стороны. Все это может означать, как я теперь вижу, - и будь уверен, этого вполне достаточно! - возникновение нового и плодотворного хаоса. Живи мы в мифические времена, мы говорили бы об этом как о пришествии новых богов, подразумевая, если хочешь, власть нового и более высокого сознания, может быть, даже превосходящего сознание космическое. Я воспринимаю пророчества Нострадамуса как порождение аристократического духа. Они полны значения лишь для подлинных личностей… Возвращаюсь к «Пришествию плебеев» - извини, что я так многословен! Выражение, столь широко употребляемое сегодня - «простой человек», - кажется мне совершенно бессмысленным. Не существует такого зверя. Если в этой фразе есть вообще какой-то смысл, а я не сомневаюсь, что он есть, то, говоря о пришествии плебеев, Нострадамус имел в виду все то безликое и разрушительное или реакционное, которое ныне узурпировало власть. Чем бы ни был простой человек, несомненно одно - он полная противоположность Христу или Сатане. Само это понятие подразумевает отсутствие лояльности, отсутствие веры, отсутствие жизненного принципа - или хотя бы инстинкта. «Демократия» - неопределенное, пустое слово, просто означающее смуту которую простой человек воспроизводит внутри своего племени из поколения в поколение, которая неистребима, как сорняк. Можно также сказать, это мираж, иллюзия, фокус-покус. Ты задумывался когда-нибудь, что смысл этой фразы о конце истории может быть и таким- возвышение и власть тела без головы? Может быть, нам придется начать все заново с той точки, где остановился кроманьонец. Одно мне кажется совершенно очевидным, а именно: обещание гибели и разрушений, о которых столь мрачно говорится во всех пророчествах, основывается на твердом знании того, что исторический или мировой аспект в человеческой жизни вещь неустойчивая. Предсказатель знает, как, почему и где мы сошли с дороги. Далее, он знает: тут мало что можно сделать, насколько это касается всего человечества. Мы говорим: история должна идти по предначертанному пути. Это так, но только потому, что история - это миф, настоящий миф о падении человека, ставшем очевидным со временем. Погружение человека в мир иллюзорных представлений должно продолжаться до тех пор, пока не останется ничего иного, как выплывать на поверхность реальности - и жить в свете вечной истины. Люди духа постоянно призывают нас ускорить конец и начать все заново. Может быть, именно поэтому их называют параклитами или божественными заступниками. Утешителями, если хочешь. Они никогда не торжествуют перед лицом надвигающейся катастрофы, как это иногда бывает с обыкновенными пророками. Они указывают, и обычно примером собственной жизни, что можно сделать, чтобы прозреваемая ими катастрофа послужила божественным целям. То есть они показывают нам, тем из нас, кто чувствует в себе готовность к этому, как приспособиться, как существовать в гармонии с реальностью, которая неизменна и неуничтожима. Они взывают к…

Тут Карен сделал мне знак остановиться.

- Боже мой, старик, - воскликнул он, - как жаль, что ты не живешь в средние века! Ты стал бы великим философом. Ты же метафизик, ну и ну! Ты ставишь вопрос и отвечаешь на него мастерски, как истинный полемист. - Он остановился, чтобы перевести дух. - Скажи мне вот что, - он положил руку мне на плечо, - каким образом ты научился этому, откуда это у тебя? Скажи мне, не прикидывайся простачком. Ты знаешь, что я имею в виду.

Я замялся, забормотал что-то.

- Давай, давай! - подстегнул он.

Он ждал ответа с по-детски трогательной серьезностью. Единственное, что я мог, - это покраснеть, как свекла.

- Приятели тебя понимают, когда ты говоришь вот так? Или это происходит, только когда бываешь один?

Я рассмеялся. Как можно без смеха отвечать на подобные вопросы?

- Давай сменим тему.

Он молча кивнул, затем спросил:

-Но ты думал когда-нибудь найти достойное применение своим способностям? Насколько я вижу, ты убиваешь время на пустяки. Тратишь на идиотов вроде Макгрегора… и Макси Шнадига.

- Тебе может казаться так, - сказал я, слегка задетый, - а мне иначе. Знаешь, я не собираюсь становиться мыслителем. Я хочу писать. Хочу писать о жизни, такой, как она есть. Люди, самые разные люди - это мои хлеб и вино. Конечно, мне нравится болтать и о других вещах. Этот наш с тобой разговор -. нектар и амброзия. Я не говорю, что он никому ничего не дает, вовсе нет, но предпочитаю приберегать такого рода яства, чтобы наслаждаться ими наедине с самим собой. Понимаешь, в глубине души я всего лишь один из тех простых людей, о которых мы с тобой говорили. Разница в тем, что время от времени у меня бывают озарения. Иногда я думаю, что я - художник. И совсем уж редко, что даже мог бы стать духовидцем, но не пророком, не предсказателем. Свое послание я должен выразить иносказательно. Когда я читаю о Нострадамусе или Парацельсе, например, я чувствую себя в родной стихии. Но у меня иная судьба. Я буду счастлив, если когда-нибудь научусь рассказывать хорошие истории. Мне нравится идти, куда идется, не имея цели. Игра ради игры. А самое главное, я люблю этот мир людей, каким бы отвратительным, жалким и ужасным он ни был. Я не хочу отрываться от него. Может, писать мне нравится потому, что для этого необходимо чувство единения со всеми и каждым. Во всяком случае, я так считаю.

- Генри, - сказал Карен, - я только начинаю узнавать тебя. Мое представление о тебе было совершенно неверным. Мы должны поговорить еще - в другой раз.

Он извинился и ушел к себе в кабинет. Я сидел некоторое время, возбужденный нашим разговором. Потом машинально протянул руку и взял оставленную им книгу. Рассеянно раскрыл ее и прочитал: «Для божественного мира, который абсолютно универсален, Господь утвердит окончательный порядок; вероятное или полувероятное поручив добрым ангелам; третье же - ангелам злым». (Из «Посвящения» сыну Цезарю.) Эти строки несколько дней звучали во мне, как песня. Я очень надеялся, что Карен снова зайдет поболтать наедине, и мы обсудим задачу добрых ангелов. Но на третий день приехала его мать со своим давним другом, и наши разговоры приняли совершенно иной характер.

Мать Карена! Грандиозная личность, соединившая в себе матриарха, гетеру и богиню. Она обладала всем, чем был обделен Карен. Что бы она ни делала, от нее исходила сердечная теплота; ее звонкий смех разрешал все проблемы, и ты чувствовал, что на нее можно положиться, довериться ей, чувствовал ее благожелательность. Уверенная в себе, она тем не менее не была ни заносчивой, ни агрессивной. Мгновенно догадываясь, что ты собираешься сказать, она одобрительно кивала головой, прежде чем ты успевал раскрыть рот. Это был чистый, сияющий дух, заключенный в восхитительнейшем из тел.

Человек, с которым она приехала, был добряк и идеалист, время от времени пытавшийся пройти в губернаторы и каждый раз терпевший поражение. Он со знанием дела и проницательно высказывался о международных делах, причем всегда спокойно и со скрытым юмором. Он входил в группу сопровождающих, когда Вильсона принимали в Версале, он знавал Сматса из Южной Африки и дружил С Юджином В. Дебсом. Он переводил малоизвестных досократиков, был специалистом по шахматам и написал книгу о возникновении и эволюции этой игры. Чем дольше он говорил, тем большее впечатление производила на меня многогранность его личности. Взять хотя бы места, где он побывал! Тибет, Аравия, Восточные острова, Тьерра-дель-Фуэго, озеро Титикака, Гренландия, Монголия. А каких друзей он обрел -самых несхожих - за время своих путешествий! Называю по памяти: Киплинг, Марсель Пруст, Метерлинк, Рабиндранат Тагор, Александр Беркман, архиепископ Кентерберийский, граф Кисерлинг, Анри Руссо, Макс Жакоб, Аристид Бриан, Томас Эдисон, Айседора Дункан, Чарли Чаплин, Элеонора Дузе…