Сидеть с ним за одним столом было все равно что присутствовать на пиру у Сократа. Ко. всему прочему он был знаток по части вин. Он следил, чтобы мы как следует ели и пили, и не забывал приправлять обед занимательными историями: о великих моровых поветриях, скрытом смысле алфавита ацтеков, военной стратегии Аттилы, чудесах, совершавшихся Аполлонием Тианским, о жизни Садакиши Хартмана, оккультных учениях друидов, механизме действий финансовой клики, правящей миром, видениях Уильяма Блейка и тому подобном. Он говорил о мертвых, как о живых, - с той же нежностью, словно они были его закадычные приятели. Он чувствовал себя как дома в любом уголке земли, во всех эпохах. Ему были ведомы повадки птиц и змей, он был экспертом по конституционному праву и шахматным композициям, автором трактатов о перемещении континентов, по международному праву, баллистике и целительству.

Мать Карена была тем ингредиентом, без которого обед показался бы пресен. Она смеялась звонко и заразительно. Не имело значения, о чем заходил разговор, всякую тему она превращала в лакомство своими комментариями. Ее эрудиция мало в чем уступала эрудиции ее принца-консорта, но проявлялась естественно, никого не подавляя. Карен походил на подростка, который еще не начал жить самостоятельно. Мать обращалась с ним как с ребенком. То и дело она говорила ему, какой он дурень. «Тебе нужен отдых», - советовала она. «Тебе следовало бы иметь уже пятерых детей». Или: «Почему ты не поедешь в Мексику на несколько месяцев, чтобы встряхнуться?»

Что до нее самой, то она собиралась совершить путешествие в Индию. В прошлом году она побывала в Африке - не ради большой охотничьей игры, но как этнолог. Она проникала в места, где еще не ступала нога белой женщины. Она была смелой, но не до безрассудства. Могла приспособиться к любым обстоятельствам, выносила тяготы, которые заставляли отступить даже представителей сильного пола. Ее вера и надежда были несокрушимы. Встреча с ней обогащала любого человека. Порой она напоминала мне тех полинезийских женщин королевской крови, которые еще сохранились на отдаленных тихоокеанских островах - последних осколках земного рая. Это была мать, которую я хотел бы выбрать себе, прежде чем оказаться в утробе. Мать, в ком персонифицировались основные элементы нашего бытия, в ком земля, море и небо пребывали в гармонии. Она вела свое происхождение от великих сивилл, воплощая в себе миф, сказание и легенду. Глубоко земная, она тем не менее жила в ином измерении. Она, казалось, могла управлять своим разумом, то раздвигая, то сужая его границы. И сложнейшие вещи постигала с той же легкостью, что и ничтожные. Она обладала крыльями, плавниками, хвостом, когтями и жабрами. Она была из племени птиц и земноводных. Понимала все языки, как ребенок. Ничто не могло охладить ее пыл, отравить ее безудержную радость. Один взгляд на нее вселял в вас мужество. Все проблемы переставали существовать. Она была крепко связана с реальностью, но с реальностью божественной.

Впервые в жизни мне привелось лицезреть Мать. Меня никогда не привлекали изображения Мадонны: они были слишком сияющими, слишком бесплотными, слишком отрешенными, слишком неземными. У меня сложился собственный образ - печальный, более плотский, более таинственный, более убедительный. Я не ждал, что когда-нибудь увижу его воплощенным в конкретной женщине. Я предполагал, что женщины подобного типа существуют, но только где-нибудь на краю света. Я чувствовал, что в прежние времена они были - в Этрурии, Древней Персии, в золотую эпоху Китая, на Малайском архипелаге, в легендарной Ирландии, на Иберийском Полуострове, в далекой Полинезии. Но встретить одну из таких женщин - во плоти, в обычной обстановке, обедать с ней, говорить, смеяться - нет, о таком я даже не мечтал.

Каждый день я изучал ее заново. Каждый день я ждал, что чары развеются. Но нет, с каждым днем она росла в моих глазах, еще более чудесная, еще более реальная, какими бывают Только сны, когда мы все крепче и крепче запутываемся в их тенетах. Я отринул прежнее свое представление о том, что значит быть человеком, настоящим человеком, человеком в высшем смысле этого слова, совершенным. Больше не было необходимости ждать появления сверхчеловека. Границы человеческого мира внезапно стали беспредельными, нам снова говорили: для вас нет невозможного. Все, что от нас требовалось, ясно видел я теперь, - это реализовать то, что дано нам природой. О потенциальных возможностях человека рассуждают так, будто это нечто противоположное тому, как человек проявляет себя. В матери Карена я увидел, как расцветает эта потенциальная личность, наблюдал за ее высвобождением из грубой внешней оболочки, в которой она заточена. Я понял, что являюсь свидетелем этой метаморфозы и она - самое свидетельство силы жизни. Я увидел женское начало, побежденное началом человеческим. Понял, что более высокий талант человечности пробудил и более обостренное чувство реальности. Понял, что, наливаясь жизненной силой, воплощаясь, оно становится еще ближе нам, еще нежнее, еще необходимее. Высшее существо более не является далеким, недоступным, абстрактным, как я когда-то полагал. Совсем напротив. Лишь оно способно пробудить в нас оправданную жажду, жажду превзойти себя, став по-настоящему самим собой. В присутствии высшего существа мы открываем в себе великие возможности; мы не стремимся походить на эту личность, мы просто горим желанием показать самим себе, что наша суть действительно та же, что их суть. Мы бросаемся приветствовать наших братьев и сестер, зная наверняка, что все мы одна семья…

Увы, визит его матери и ее приятеля продолжался лишь три дня. Не успели они уехать, как Карен решил, что всем нам следует вернуться в город, - у него были какие-то дела. Он считал, что было бы неплохо сходить всем вместе в театр, посетить концерт-другой, а потом вернуться на взморье и взяться за работу по-настоящему. Я понял, что визит матери совершенно выбил его из колеи.

То, что он называл своей городской квартирой, представляло жуткий кавардак. Бог знает сколько времени она не видела щетки. На кухне - горы немытой посуды, объедки, грязь, копившиеся не одну неделю. Кишмя кишели мыши, муравьи, прусаки, клопы и прочая нечисть. На столах, кроватях, креслах, низких широких диванах, комодах навалены были бумаги, раскрытые папки, картотечные карточки, диаграммы, статистические таблицы, всякого рода инструменты. Стояло по крайней мере пять откупоренных бутылок с чернилами. Среди груд писем валялись недоеденные сандвичи. И окурки повсюду - сотни окурков.

В квартире была такая помойка, что Карен с женой решили переночевать в отеле. Они вернутся завтра к обеду, после того как мы здесь приберемся. Я еще должен был, насколько возможно, привести в порядок его картотеку.

Мы были так рады остаться наконец одни, что не стали возражать против такой повинности. Я перехватил у Карена десятку, чтобы нам перекусить где-нибудь. Как только они скрылись, мы отправились обедать, и пообедали на славу. В итальянском ресторанчике, с добрым красным вином.

Возвращаясь в квартиру, мы еще на лестнице почувствовали вонь.

- Не станем ничего трогать, - сказал я Моне. - Давай сейчас ляжем спать, а утром смоемся. Я по горло сыт всем этим.

- Ты не думаешь, что нужно хотя бы дождаться их и сказать, что мы уходим?