это тем более оправдано — что вы согласовали свои истории. Он был в опасности.

Я проглотила скопившуюся слюну и сказала:

— Даже если Робби пришел на матрасы чуть позже, вы должны были сказать, что он был с вами с самого начала, так ведь? А то бы они стали что-нибудь вынюхивать. Еще бы повесили это на него.

Я ожидала, что Майк насторожится, но он только пожал плечами.

— Ну, он был с нами.

— Ты помнишь, как шел с ним?

— После стольких лет, как тебе сказать… Но он на фотках с самого начала. Это сто процентов.

— А, точно, — сказала я. — Он на самой первой. Зная его, сам же, наверно, и предложил устроить фотосессию.

— Точно. Если бы мы были современными подростками, он был бы королем «Инстаграма» [82]. Он всегда хотел, чтобы всем запомнилось, как они веселились.

— Он красавчик, — сказала я. — Просто красавчик.

— Слюнтяй он. Он слушал «Призрака оперы». Я никогда не мог понять, как парень может слушать «Призрака оперы» и не стать для всех чудиком? Никто не ставил под вопрос его ориентацию.

— Значит, если бы тебя спросили в суде, — сказала я, — был ли он там с самого начала, ты бы ответил положительно? Потому что у меня какой-то мандраж перед показаниями. Типа разве можно все помнить? Прошло столько времени.

— Я думаю, нам помогло, что мы сразу все проговорили. Мы сидели вместе и выслушивали всех, кто был в лесу, чтобы точно знать, во сколько мы туда пришли.

— Это Робби позаботился? Похоже, он так ловко провернул все это, проявил фотографии и все такое.

Я отхлебнула виски и намеренно пролила немного себе на подбородок, на майку, так что мне пришлось вытираться.

Майк старательно удерживал взгляд поверх моей головы.

— Вообще, да, — сказал он. — Это он собрал нас всех. Или, может… наверно, мы просто собрались у него в комнате проверить, как он. Это было на другой день после того, как ее нашли. Он стал записывать все в блокнот, кто там был и во сколько мы ушли из театра. Это помогло ему переварить все это.

Ах ты ублюдок. Мажорный курчавый мелкий ублюдок.

— Ну да, — сказала я. — И готова спорить, ему было страшно. Что его обвинят. То есть что, если бы его там не было? Или если бы он подошел к вам позже или ушел раньше?

— Но это не так, — сказал Майк, и мне показалось, что ему стало не по себе. Он с раздражением посмотрел на свой телефон. — Господи, поздно уже, — сказал он.

Я бросила в него подушкой.

— Да вообще! Проваливай и дай мне выспаться!

И он отчалил. Майк Стайлз вышел из моего номера, словно любовник после тайного свидания. Девушка-подросток, живущая во мне с 1995 года, смотрела на все это широко раскрытыми глазами.

Я прошептала ей:

— Это не то, что ты думаешь.

[82] «Инстаграм» (англ. Instagram) принадлежит компании «Мета», признанной в РФ экстремистской организацией. Ее деятельность на территории страны запрещена.

[81] Дэвид Аттенборо (род. 1926) — британский телеведущий и натуралист, один из пионеров, создававших документальные фильмы о природе.

26

У меня к вам несколько вопросов.

Вы знали, что это Робби? Или хотя бы, что это не Омар? Вы понимали, когда его арестовали, что слухи о некоем парне постарше касались вас?

Робби что-то увидел? Он застал вас с Талией? Она говорила вам, что он что-то подозревает? Говорила, что он знает? Говорила, что как-то вечером, в начале той весны, она во всем призналась Робби — или хотя бы призналась, что у нее есть кто-то, даже если не назвала вас? Она говорила вам, что он разозлился? Что он пугает ее?

Когда полиция стала задавать вопросы, вы сознательно умолчали, что у Робби мог быть мотив, понимая, что, если вы укажете на него, он может указать на вас? А может, вы даже заключили с ним что-то вроде сделки? Обменялись многозначительными взглядами в столовой, как бы говорящими: «Нам обоим лучше помалкивать»?

Вы согласились на работу в Болгарии до того, как умерла Талия? Вы рассказали ей об этом, и она взбесилась, что вы покинете страну, и проболталась о чем-то Робби? Или вы стали лихорадочно искать работу сразу после ее смерти, понимая, что, если останетесь, неизбежные слухи могут усложнить вам жизнь?

Пока не арестовали Омара, вы боялись, что возьмут вас? О чем вы больше думали бессонными ночами — о себе или о том, что случилось с Талией? Вы благодарили бога за ваше алиби, за то, что болтали со мной, пока закатывали литавры? Вы позаботились, чтобы ваша жена запомнила, во сколько вы пришли домой?

Вы думали о том, как бы все сложилось, если бы вы вмешались? Если бы вы подставились, чтобы спасти Омара? Чтобы добиться справедливости для Талии, которую — я в этом уверена — вы считали, что любите? Это серьезный вопрос, я понимаю. Это разрушило бы ваш брак, вашу карьеру. (Карьеры и браки рушатся и из-за меньшего.) Но вы могли бы рассказать свою версию случившегося. Талия уже не могла вам возразить.

Вы задумывались о том, как в тюрьме проводят досмотр полостей тела? Задумывались, как надзиратели вершат самосуд, выбивая людям зубы за то, что к ним не проявили должного уважения?

Вы пытались представить, как все могло бы обернуться, если бы самый близкий для Талии взрослый в Грэнби проявил мудрость и стал тем, кому она могла бы довериться, тем, кто заметил бы, что она несчастна с Робби, что она не ест, что он злится и давит на нее?

Если бы вы дали себе труд отнестись к этой ситуации по-взрослому и вмешаться, что бы тогда было? Осталась бы она жива?

Вы хорошо спите?

Вам снятся сны?

Есть ли в ваших снах прощение?

27

В понедельник утром я забила на безрезультатные поиски в «Гугле» и написала Яхаву вопрос, что произойдет, если на таком позднем этапе обнаружатся новые улики.

«Какого рода улики?» — написал он.

Что ж, в этом и заключалась проблема. Это не было уликой в полном смысле слова. И она не являлась новой. Даже Эми Марч не проявила к ней особого интереса. Я написала: «Скажем так, улика, которая разрушает твердое алиби другого подозреваемого».

«Если обвинение скрыло что-то такое, — написал он, — это было бы нарушением Брейди [83]».

«Нет, ничего такого. Скорее, если всплывет что-то новое или свидетель изменит свои показания».

Мечтай, мечтай. Даже если бы мне удалось расколоть Майка — а я сомневалась, что там еще есть что раскалывать, — его не было в списке свидетелей, что осложняло дело. Сакина никогда не меняла показаний. А Бет отбыла восвояси и ненавидела меня. Что мне оставалось: выйти на Бендта Йенсена в Дании и спросить, не помнит ли он, кто и в каком порядке пришел к матрасам двадцать семь лет назад?

Джефф был на связи с несколькими людьми, бывшими на матрасной вечеринке, и планировал провести день, cписываясь с Джимми Скальцитти, и Шипучкой, и одним лыжником по фамилии Кирцман, о котором я помнила в основном, что он громко чихал. Он хотел попробовать выяснить что-то конкретное.

Яхав написал: «Защита еще выступает? Защита еще может вызвать кого угодно. Или, если они уже давали показания, может вызвать их для контрдоводов после обвинения. Что случилось???»

«Ничего такого, — ответила я суше, чем хотела. — Просто интересуюсь».

[83]