Это был замечательный, можно сказать, идеальный исход, и Боб не видел смысла убивать их. Однако перед ним возникла проблема, как нейтрализовать сразу шестерых пленных. Шагнув к ним, он достал желтые пластиковые наручники, захваченные как раз для этого, и обнаружил — вот черт! — что их только четыре пары.

Упавшие на колени якудза опустили головы, боясь смотреть ему в лицо.

Боб обходил их, склоняясь к каждому, пока не кончились наручники. Ему приходилось непросто, потому что работа требовала двух рук и он был вынужден зажимать катану работы Мурамасы под мышкой.

Сковывая очередного бойца, Боб свирепым голосом вопрошал:

— Кондо Исами?

Их лица бледнели еще больше, страх в глазах удваивался. Если они и знали Кондо, то только понаслышке: никто не мог сказать ничего определенного.

Уф… Часы продолжали неумолимо вести отсчет времени, секунды шли, а Боб все еще возился с этими мальчишками. Они были совершенно никчемными, однако их нельзя было оставить на свободе. В любой момент они могли наброситься на него, шестеро на одного, опрокинуть и убить, поскольку он был окружен и совершенно беспомощен, с бесполезным мечом, зажатым под мышкой. Однако в этих якудза не осталось ни капли боевого духа, и через некоторое время Боб нейтрализовал всех шестерых, надев четверым наручники, а двоих связав их собственными поясами, что было скорее символическим актом сдачи в плен.

Вытолкнув первого якудза в дверь, Боб показал, куда тому двигаться — вдоль коридора. Он выстроил в цепочку свой маленький отряд и провел его к лестнице, откуда уже была видна входная дверь. Похоже, бой на улице кончился: крики затихли. Боб махнул рукой вниз, и якудза покорно направились навстречу судьбе.

Вдруг Боб услышал крики, крики мужчины и женщины. Было ясно: два воина сошлись в смертельной схватке.

Один из голосов принадлежал Сьюзен.

На улице все внезапно кончилось.

Мечи застыли, крики затихли, судорожное дыхание, поднимавшееся в ночном морозном воздухе облачками пара, постепенно успокоилось. Лишь снег продолжал мягко падать, засыпая белоснежным покрывалом вымощенный кирпичом внутренний дворик.

Куда бы ни бросал взгляд майор Фудзикава, его люди больше не сражались с врагом. Одни якудза лежали неподвижно на земле в больших лужах крови и растаявшего снега, превратившегося в слякоть. Другие стояли на коленях, связанные или послушно протянув руки в ожидании того, что их свяжут.

— Займитесь ими, — распорядился Фудзикава, хотя в этом не было никакой необходимости, ибо его люди и так знали свое дело. — Снайперы?

Тут смысла было больше: снайперы, по-прежнему восседающие на наружных стенах, продолжали высматривать в доме вооруженные цели.

Ответы последовали без промедления.

— Снайпер номер один, все чисто.

— Снайпер номер два, у меня ничего.

— Снайпер номер три, все тихо.

— Снайпер номер четыре, целей не вижу.

— Прочесать все, — крикнул майор, опять же скорее отдавая дань приличиям, чем добиваясь какого-то эффекта, поскольку его вышколенные десантники уже рассыпались по территории, ища спрятавшихся, затаившихся, спасшихся бегством.

К Фудзикаве подошел капитан Танада.

— Все чисто, господин майор, — доложил он.

— Да, здесь тоже все кончено. Где старший сержант Кендзи?

Старший сержант, вдоволь развлекшийся со своей бо — очень прочной бойцовой палкой длиной четыре фута, связывал одного из якудза, которого перед тем хорошенько отдубасил.

— Да, господин майор.

— Пересчитайте наших людей.

— Будет исполнено.

Старший сержант побежал опрашивать командиров групп.

— Не могу поверить, что все прошло так быстро, — сказал Танада.

Майор Фудзикава взглянул на часы. Операция продолжалась семь минут.

— Кто-нибудь видел Миву и ребенка?

— Свэггер-сан и американка все еще в доме.

— Помогите им, живо!

— Будет исполнено.

Он обезумел от ярости: убить, сокрушить, раздавить, уничтожить. Обуявшая его злость превратилась в химическое вещество, разлившееся по всему телу, наполнившее мышцы силой и решимостью.

Он сомнет подлую сучку. Разрежет ее пополам. Сокрушит ее.

Он бросился на нее, а она — ему навстречу. Он высоко занес меч, собираясь нанести хидари кесагири, удар наискось слева направо, точно такой же, каким в ту ночь оябун расправился с корейской шлюхой. Нии отчетливо представил все, ибо сейчас белая комната была ярко освещена: движение лезвия через плоть, недоумение и ужас на лице, медленное сползание верхней части рассеченного надвое тела.

Кияй! Он опустил меч, чувствуя великолепно выполненный удар, пронизанный силой и скоростью океана воздуха, вырвавшегося у него из легких в боевом кличе.

Однако маленькая сучка оказалась проворной и в самый последний миг скользнула в сторону, уворачиваясь от смертоносной стали.

Но Нии быстро опомнился, импровизируя на ходу. Он выставил левое бедро вбок и ощутил, как оно наткнулось на бегущую женщину, которая оказалась настолько легкой, что сила удара подбросила ее вверх и отшвырнула в сторону. Проклятая сучка ударилась о стену с глухим стуком, доставившим Нии удовлетворение. Судя по всему, удар пришелся по спине, ибо она раскинула руки, выпуская вакидзаси, ее лицо исказилось от боли, взгляд затуманился, и она сползла вдоль стены, теряя сознание.

Итак, все кончено.

Теперь цуки, прямой выпад. Нии…

— Стой!

Кто-то крикнул это по-английски. Нии застыл.

— Папочка вернулся домой.

Он обернулся.

Это был гайдзин.

Тот самый, который его унизил. И вот теперь ему представилась редкая возможность исправить свою ошибку. Сердце Нии наполнилось восторженным предчувствием.

— Смерть гайдзину! — воскликнул он. — Потом умирать ребенок, потом эта шлюха!

— Знаешь, почему ты такой жирный? — невозмутимо промолвил гайдзин. — Потому что ты набит дерьмом.

Высоко подняв меч, Нии бросился вперед и, рубанув с размаху, рассек солидный кусок вселенной. Вот только гайдзина в нем не оказалось.

Стремительно развернувшись, Нии принял боевую стойку и сделал прямой выпад, пытаясь поразить противника.

Обеими руками он выбросил лезвие вперед, стремясь пронзить открытое тело гайдзина, однако острие не встретило на своем пути никакого сопротивления. Нии делал выпад за выпадом, ожидая ощутить наконец соприкосновение стали с человеческой плотью. Однако лезвие, наверное, было очень острым и беспрепятственно входило в тело, потому что он ничего не чувствовал.

Вдруг Нии осознал, что у него больше нет меча.