Когда прошла неделя после возвращения голосов и Джок сказал ей все, что говорил обычно — Адам, Ева и Ущипни меня; ты старомодная девочка, Поло; «день дурака» продолжается только до двенадцати дня, а потом наступает «день хвоста»; на кону наше будущее, — она пошла на кладбище через те же ворота, что и всегда, купив по дороге цветы в палатке. Была суббота, но кладбище оставалось почти безлюдным. На этот раз Минти принесла с собой бутылку свежей воды, набранной из крана на кухне, чтобы перелить в вазу. Она купила бледно-желтые хризантемы, того сорта, у которого в центре лепестки короткие, а по краям длинные и тонкие, а также белую гипсофилу, напоминавшую хлопья снега, и похожие на лилии цветы с непроизносимым названием.

Мэйзи Джулия Чепстоу, любимая жена Джона Чепстоу, ушедшая из жизни 15 декабря 1897 г. в возрасте пятидесяти трех лет. Покойся в объятиях Иисуса. Тетушкина бабка. Минти так часто это повторяла, что уже сама поверила. Она вытащила засохшие цветы, вылила неприятно пахнувшую воду, в которой плавали лепестки и дохлая улитка. У нее было достаточно свежей воды, чтобы сначала прополоскать вазу, а потом наполнить ее. Поставив букет из желтых, белых и персиковых цветов, Минти опустилась на колени на могилу Мэйзи Чепстоу и сделала то, чего не делала очень давно: обратилась с молитвой к Тетушке, прося избавить от голоса Джока и голосов толпы, которая сопровождала его, где бы он ни находился.

По возвращении домой — обязательная ванна. Ближе к вечеру Лаф принес газеты. Минти не слышала голоса с тех пор, как произнесла молитву, но все равно спросила Лафа:

— Как найти чью-то могилу?

— Нужно знать, где человек умер. Может, удастся найти свидетельство о смерти. Теперь людей редко хоронят, Минти. Чаще кремируют, так что остается только пепел. А почему ты спрашиваешь?

Упоминание свидетельства о смерти смутило ее. Она понимала, что никогда на это не осмелится: найти нужное место, поговорить с нужными людьми. Может, попросить Лафа?

— Я хочу найти могилу Джока. — Минти не собиралась говорить о его матери. По крайней мере, пока.

— Ага, понятно. — Лаф явно смутился.

— Как вы думаете, у вас получится?

— Посмотрим, — сказал он. — Не могу обещать. — Его охватила жалость. — Минти, а может лучше… оставить прошлое в покое? Попробуй забыть Джока. Ты молода, и впереди у тебя вся жизнь. Или не можешь забыть?

— Не могу. — Минти покачала головой и в порыве откровенности призналась: — Я слышу его голос. Он со мной разговаривает.

Пообещав, что постарается, Лаф поспешил домой. Там был Дэниел. Он навещал лежачего больного на Первой авеню и заскочил на чашку чая.

— Думаю, кто-то должен сказать ей правду, — предположила Соновия.

— Мне так не кажется, мама. Только не я.

— Она может слететь с катушек. — Лаф отрезал себе ломоть очень жирного бананового пирога. — Подумайте, что лучше? Верить, что парень тебя любил и погиб в железнодорожной катастрофе? Или знать, что он бессовестно тебя обманывал, что он жив, здоров и нашел себе другую женщину?

— Ты проверял, папа?

— Я никогда и не сомневался. То письмо, что она получила, было явной фальшивкой. Потом я посмотрел результаты расследования катастрофы. Погиб тридцать один человек. Сначала речь шла о сотнях, но оказалось, всего тридцать один. Я сказал «всего», но, бог мой, и это ужасно.

— И среди них не было Джока Льюиса.

— Подумай о своем сердце, прежде чем есть это, Лафкадио Уилсон.

— Хотелось бы мне знать, кто поставил пирог на стол?

— Это для меня, папа. Значит, никакого Джока Льюиса?

— Ни Джока, ни Джона Льюиса. Более того, ни одного подходящего мужчины. Имя, адрес, родственники, возраст — все это не подходило под описание Джока. А теперь Минти хочет, чтобы я нашел его могилу.

— Просто скажи, что не можешь, Лаф. Пережди. Она скоро забудет.

— А зачем ей могила?

— А ты как думаешь, Дэн? Приносить цветы, как на могилу Тетушки, — она ходит на кладбище каждую неделю.

Миссис Льюис прислала только половину долга. Или брат Джока. Знай она адрес, Минти написала бы ему и потребовала остальное. Как бы то ни было, у нее хватит денег на то, что ей хочется, — если подумать, это единственное, чего ей по-настоящему хочется. Строитель еще не приходил, но Лаф сказал, что тысячи фунтов хватит с лихвой, и принес несколько брошюр из магазина стройматериалов на Лэдброк-Гроув. Разглядывая картинки, Минти поняла, что не сможет позволить себе отдельную душевую кабину, в которую входишь через дверцу. Тут Лаф ошибается. Но душ над ванной и стеклянный экран с петлями, который не дает воде проливаться на пол, ничуть не хуже. Даже лучше, потому что кабину нужно каждый день мыть. При условии, что не будет противной занавески для душа, на которой остаются засохшие брызги от мыла.

Пока Минти изучала подходящий вариант, вернулись голоса. Джок, миссис Льюис и еще один, должно быть, отец Джока. Только не брат. Его брат еще жив. Ведь это он прислал деньги. Наверное, мертвы бывшая жена Джока и жена брата. Они все набросились на нее потому, что она ни разу не приходила на могилу Джока.

Хоть призраки и не отвечали, Минти повторяла одни и те же вопросы:

— Где он похоронен? Куда они положили Джока?

Молчание. И вдруг ответ сам возник у нее в голове. Его никто не произнес, потому что голоса снова исчезли. Просто возник, и Минти ни на секунду не сомневалась, что это правда. Джок на кладбище возле футбольного стадиона в Челси. И словно она не поняла с первого раза, ответ прозвучал снова. Возле футбольного стадиона в Челси.

Там был дом Эдны. Давным-давно, когда Эдна была еще жива, Тетушка ездила к ней на чай и брала с собой Минти. Это был маленький серый дом в длинном ряду одинаковых строений с плоским фасадом и входной дверью, открывавшейся прямо на улицу. Минти поехала туда вечером после работы, захватив с собой нож. Один из маленьких ножей, что лежали в ящике стола. Она воспользовалась автобусом, вернее, несколькими автобусами, последний из которых был 11-го маршрута и довез ее до Фулем-Бродвей.

Она не была здесь много лет — двадцать пять. Но даже тогда футбольные хулиганы громили все вокруг, если их команда проигрывала. Тетушка показывала ей разбитые витрины, объясняя, как безнравственно портить чужую собственность. Теперь Минти не видела ни разбитых витрин, ни старых магазинов. Район похорошел. Она отправилась взглянуть на дом Эдны. Он стал таким же ярким и свежим, как дом Уилсонов, с красной входной дверью и фонарями от старинного экипажа, с занавесками в оборках на окнах и цветочными ящиками снаружи. Все дома стали такими же аккуратными — отличались только цветы и окраска дверей, синяя или желтая. Эдна всегда носила комбинезон с перекрещивающимися лямками, шлепанцы и тюрбан, из тех, что были модными во время войны. Дядя Уилфред почти все время проводил в лаборатории, печатая фотографии. Он звал Минти с собой, но Тетушка не разрешила. Только с открытой дверью, что невозможно в фотолаборатории. Минти не понимала — ни тогда, ни теперь — причину запрета, хотя до сих пор помнила многозначительные взгляды, которыми обменивались Тетушка и Эдна, когда дядя Уилфред пожимал плечами и отворачивался.