– Неужели он умер бы, если бы я сломала ему палец?

– Черт, нет, – фыркнул Поллисанд. – Шадиллы по прочности не уступают тебе – они, скорее всего, выжили бы, даже если бы ты вколотила им в глотки водородные бомбы. Более того, избей ты Эстикуса, как собиралась поначалу, Лига ничего не имела бы против. Но потом Имма начала болтать весь этот вздор, что, дескать, ты «не можешь точно знать», и тут ты сама задумалась: «Что случится, если она права?» Вот тогда ты и оказалась по-настоящему в трудном положении: со времени нашей первой встречи это был единственный раз, когда тебе на самом деле угрожала опасность. Если бы, понимая, чем рискуешь, ты сознательно предпочла бы отколошматить Эстикуса… ну, как выразилась Имма, это действительно был бы неразумный поступок. Лига принимает в расчет не реальный результат; она учитывает только ход рассуждений.

Алые глаза вспыхнули в глубине его чрева. Я смотрела на него, и тревожная мысль промелькнула в моем сознании.

– Если бы я в этот раз приняла неправильное решение… если бы Лига убила меня как неразумное существо… ты не стал бы меня оживлять… потому что моя гибель стала бы результатом моего собственного решения. Верно?

– Верно. – Поллисанд, казалось, был доволен.

– Но если бы я умерла по любой другой причине – не вследствие личного решения, а в результате несчастного случая или по чьему-то злому умыслу… тогда ты исцелил бы меня. Это тоже верно?

– До некоторой степени. – Глаза ярко вспыхнули.

– Значит, когда ты говорил о том, что существует кро-о-ошечный шанс моей гибели, ты не имел в виду, что меня могут убить шадиллы. Ты имел в виду, что я могу принять неправильное решение и в этом случае ты не станешь спасать меня. – Я сердито посмотрела на него. – Выходит, ты предвидел все? Знал, что мне придется решать, врезать Эстикусу по носу или нет?

– Эй, я же тебе говорил: я чертовски выдающаяся личность.

– Или, – вмешалась в разговор Фестина, – чистой воды обманщик, который притворяется всеведущим, хотя на самом деле это вовсе не так. Ты чертовски хорошо прятал свою белую задницу, пока все наконец не закончилось. Может, просто боялся встретиться с шадиллами напрямую?

– Ах да, – голос Поллисанда звучал еще более гнусаво, чем обычно. – Бог или обманщик? Я или не я? – Он поднял ногу и легонько похлопал Фестону по щеке. – Ты не представляешь, моя маленькая синичка, сколько приходится прикладывать усилий, чтобы это так и оставалось загадкой.

Фестина с трудом поднялась на ноги; мне пришлось поддержать ее, чтобы она не упала.

– Ладно, теперь, когда шадиллы убрались с нашего пути, может, снизойдешь до того, чтобы помочь нам? – спросила она Поллисанда. – Типа вытащишь наших друзей из этих…

С громким чавкающим звуком шары, в которых были заключены Уклод и остальные, превратились в серую жидкость, стекающую на пол. Ладжоли, Уклод и Аархус промокли до нитки, но оказались на свободе.

– Нет, вы только гляньте! – с притворным удивлением воскликнул Поллисанд. – Шадиллы, наверно, были правы насчет того, что корабль дышит на ладан. Эти их «камеры заключения» продержались всего несколько минут. – Он издал театральный вздох. – Плохо жить на корабле, которому пять тысяч лет. Все разваливается на части.

Фестина сердито посмотрела на него.

– Какой же ты вредный!

– Крошка, ты и вполовину не представляешь, какой, – один из его алых глаз-угольков подмигнул.

– Ну, что тебе стоило вмешаться и уладить то, что происходило тут пять минут назад?

– Сожалею, – ответил Поллисанд. – Низшие расы должны самостоятельно вести свою борьбу.

Фестина состроила гримасу.

– Теперь, когда борьба окончена, как насчет того, чтобы кое-что подправить в командном модуле этого дряхлого корабля? Небольшая такая схемка, чтобы обойти протокол службы безопасности и дать нам возможность командовать кораблем безо всяких там паролей и идентификации голоса…

Свет в зале мигнул. С потолка на моем родном языке заговорил скрежещущий голос.

– Докладываю о серьезной неисправности в модуле службы безопасности 13. 953. Ожидаю ваших распоряжений, капитан.

Я взглянула на Фестину, думая, что она ответит; но потом вспомнила, она не знает шадиллского языка и, значит, не поняла, что именно произнес голос.

– Ты со мной разговариваешь? – спросила я, обращаясь к потолку. – Ты считаешь меня своим капитаном?

– Подтверждаю. Ожидаю распоряжений.

– Ух ты… Не ремонтируй неисправность в модуле службы безопасности. Жди дальнейших распоряжений.

Подруга быстро перевела взгляд с Поллисанда на меня и обратно:

– Правильно ли я понимаю?..

– Теперь я командую этим судном, – заявила я. – Похоже, у меня все данные для прекрасной карьеры на флоте: от офицера-связиста до разведчика, а потом – и до капитана… всего за несколько часов.

– Еще не вечер, – пробормотала Фестина. – Если мы выберемся отсюда и явимся в Адмиралтейство, ты вполне можешь закончить тем, что возглавишь Высший совет.

– Если это произойдет, я не забуду маленьких людей, которые помогали мне на моем трудном пути.

Я похлопала Фестину по плечу, но, похоже, это ее не слишком утешило.

Освободившись из своих коконов, Уклод и Ладжоли рухнули в объятия друг друга… точнее говоря, Ладжоли стиснула мужа с такой силой, что его оранжевая кожа заметно потемнела. Он, впрочем, ничуть не возражал.

Тем временем сержант Аархус тяжело затопал к нам – и как он таскает такие тяжелые армейские ботинки?

– Ну как, – спросил он, – мы победили?

– Шадиллы больше не существуют, – ответил Поллисанд. – По крайней мере, как шадиллы.

– В таком случае, – заявила я, – пора тебе выполнить свою часть нашего соглашения.

– Какого соглашения? – удивилась Фестина.

– Я тебе потом объясню, – сказала я. – Мистер Поллисанд обещал излечить мой мозг… и если он заявит, что для этого нужно превратиться в пурпурное желе, я ему врежу так, что будет очень больно.

– Ах, нуда… – Поллисанд опустил взгляд, шаркая носком ноги по земле. – А если я скажу, что для исцеления нужно превратить в желе только маленькую часть тебя?

– Все равно врежу и как следует.

– Послушай, дорогая, но это ведь отличное решение проблемы! Конечно, я могу разложить тебя на операционном столе, разобрать и собрать заново твой мозг… но тогда ты превратишься совсем в другого человека. Не такого доброжелательного, великодушного и жизнерадостного, как тот, которого все мы любим.