кражу которых полагались различные наказания. Так, кража яйца должна была вызвать у вора проказу; кража шелка (местной разновидности) вызывала слепоту или другие недуги. К телесному недугу приводила и кража железа» [190]. Дабы возвратить украденное имущество, малагасийцы прибегали к помощи божества по имени Раманандроани. Владелец брал остаток похищенной вещи и, идя с ним к идолу, произносил: «Что до того, кто украл наше добро, о Раманандроани, убей его днем, уничтожь его ночью и задуши его / Да не будет меж людей такого, как он / Да не сможет он приумножить богатств, но пусть подбирает себе пропитание, как курица клюет рисовые зерна / Пусть глаза его перестанут зрить, а колени распухнут, о Раманандроани». Считалось, что все это с вором обязательно произойдет [191].

Подобные способы обеспечения прав частной собственности с опорой на суеверные страхи были приняты во многих других частях света. Богатые иллюстрации находим у д-ра Эдварда Вестермарка в его весьма содержательной работе о происхождении и развитии моральных представлений [192]. Здесь я могу привести лишь несколько случаев из многих. На Цейлоне, когда человек хочет защитить свои фруктовые деревья от воров, он вывешивает вокруг сада страшные фигуры. После этого ни один туземец не посмеет прикоснуться к плодам; даже сам хозяин не решится воспользоваться ими, пока жрец не снимет с них чары, за что, естественно, получит часть плодов [193]. Индейцы Куманы в Южной Америке окружали свои плантации хлопковой нитью, и того было довольно для надежной защиты, ибо считалось, что преступивший границу скоро умрет. Бразильские индейцы жури используют схожим образом свои заборы [194]. В Африке суеверие также могущественный союзник прав частной собственности. Так, балондо размещают ульи на высоких деревьях в лесу и защищают их от воров, привязывая к стволам деревьев амулет или «лекарство». Такой защиты им довольно. «Туземцы, – пишет Ливингстон, – редко грабят друг друга, ибо все верят в то, что определенные лекарства могут вызвать болезнь и смерть; и хотя они считают, что известны они лишь немногим, но действуют по принципу: береженого бог бережет. Укрепляет суеверные чувства людей Мрачность тамошних лесов. В иных районах, где они не подвержены такому влиянию, я слышал, как вожди делали заявления о том, что в некоторых садах, откуда были похищены продукты, были разложены настоящие колдовские лекарства» [195].

Среди нанди Британской Восточной Африки никто не смеет украсть что-либо у кузнеца, иначе кузнец раскалит свою печь, и когда он будет дуть в мехи, чтобы пламя ревело, он проклянет вора так, что тот умрет. И точно так же среди этого народа, у которого гончары – женщины, никто не смеет украсть что-либо у гончара, ибо, когда она нагреет свои изделия, то проклянет вора, произнеся слова: «Лопни как горшок, и пусть дом твой станет красным» [196]. В Лоанго, когда человек собирается отлучиться из дома на длительное время, он защищает свою хижину, ставя перед ней амулет или фетиш, представляющий собою ветку с кусочками разбитых горшков или подобного рода мусором; рассказывают, что переступить порог, защищенный этими таинственными знаками, не осмелится даже самый решительный грабитель [197]. На побережье Гвинеи фетиши иногда создаются с целью выявления и наказания за некоторые виды краж; и не только сам преступник, но и любой человек, знающий о его преступлении и не давший информации, может быть наказан. Когда такой фетиш создается, о нем предупреждают всю общину, чтобы тот, кто в дальнейшем не передумает воровать, делал это на свой страх и риск. Например, фетиш был установлен для предотвращения кражи овец, и люди были предупреждены. Вскоре после этого раб, не слыхавший об этом, украл овцу и предложил другу разделить ее с ним. Друг и раньше часто участвовал с ним в подобных предприятиях, но страх перед фетишем оказался слишком сильным, и он донес на вора, который был привлечен к ответственности и вскоре умер от затяжной и мучительной болезни. Никто в стране никогда не сомневался, что погубил его именно фетиш [198]. Представители племен Эве с Невольничьего Берега Западной Африки дома и домашнее имущество охраняют особыми амулетами, которые обретают свою силу, будучи освященными или потому, что принадлежат богам. Делянки на укромных лесных полянах также оставляют под защитой подобных амулетов, обычно прикрепленных к длинным палкам на видном месте. На обочинах тропинок можно увидеть еду и пальмовое вино, выставленные на продажу и не защищенные ничем, кроме амулета. Несколько раковин каури, положенных на каждый товар, указывают его цену. Однако ни один туземец не осмелится взять еду или вино, не заплатив за них; ведь он боится неведомого зла, которое бог, владеющий амулетом, навлечет на него за воровство [199]. В Сьерра-Леоне амулеты, называемые григри, часто размещают на плантациях, чтобы отвадить людей от воровства: «несколько старых тряпок, положенных на апельсиновое дерево, обычно, хотя и не всегда, защищают плоды так же надежно, как если бы их охранял дракон Гесперид. Когда некто заболевает, если по прошествии нескольких месяцев он вспоминает, что украл фрукты и т. д. или, как они это называют, «едва взял» их, он немедленно предполагает, что Вангка поймал его, и чтобы вылечиться, он должен пойти или послать к человеку, чью собственность он взял, и уплатить ему любое возмещение, которое тот потребует» [200]. Суеверия того же рода были перенесены неграми в Вест-Индию, где магия называется «оби» или «обеах». Там, как нам сообщают исследователи, самые крепкие сердцем негры «дрожат при виде потрепанного свертка, бутылки или яичной скорлупы, которые засовывают в солому или вешают над дверью хижины или на ветку подорожника… Когда у негра похищают птицу или свинью, он обращается непосредственно к колдуну. И вскоре среди людей начинают поговаривать, что вора преследует обеах. Как только последний слышит страшную новость, его испуганное воображение начинает его мучить, и не остается ничего иного, кроме как надеяться на мастерство какого-нибудь более выдающегося колдуна по соседству, который сможет противостоять магическим действиям первого. Но если ему продолжает казаться, что чары действуют на него, он вскоре заболевает. Малейшее болезненное ощущение в голове, кишечнике или любой другой части тела, всякая случайная потеря или повреждение подтверждают его опасения, и он считает себя жертвой невидимых сил. Сон, аппетит и бодрость покидают его, силы убывают, беспокойное воображение преследует его, черты лица носят беспримесный мрак уныния; грязь становится его единственной пищей; он приобретает болезненную привычку тела и постепенно сходит в могилу» [201]. Суеверие делает свое дело.

Подобных свидетельств, несомненно, можно было бы привести множество,